— Ты знаешь, тоже самое мне ответила мать, когда я прибежала домой.
Я кивнула головой: а чего ты хотела? Попасть в наш мир не легко… В наш мир? Неужели я графиня или баронесса?
— Но я не поняла, почему упоминание о зеркале ввело тебя в ярость. Ведь ни девушка виновата, что этот Лестэр Нешенский оказался таким ветряным парнем, падким на богатство. В конце концов, не одна так другая.
— Знаю, просто твои слова напомнили мне о том вечере. А я ведь давно хочу стереть все воспоминания о нем, — Селестин с сожалением покачала головой.
— Прости.
Селестин тряхнула головой:
— Вот, теперь ты извиняешься. Пора знакомить тебя с остальными. А то у нас еже начинаются формальные разговоры:
— Простите.
— Извините.
— Благодарю.
Девушка поднялась, я за ней.
— Интересно, как ко мне отнесутся другие пленницы? Расскажут ли о своей жизни, или же начнут выспрашивать о моей?
"Златовласка" была рада, что поведать Элен о своем разбитом сердце, а оно так до сих пор не зажило. Девушке давно надо было выговориться (разговор с матерью не в счет, ей ведь не все можно рассказать). Впрочем, она и Элен поведала не далеко не полную историю. Тот разговор между ней и ее родительницей, например. Он так и останется только между ними двоими:
— Ну что, он так и остался маркизом, а ты крестьянкой?
Селестин промолчала, пряча пришедшие слезы и горечь в сердце.
— Радуйся, что пелена спала с глаз сейчас, а не через месяц-другой.
— Радоваться?! Да я лучше прожила б год иллюзией, — выкрикнула девушка и не разбирая дороги побежала куда глаза глядят. Селестин не обращала внимание на изменившийся пейзаж, не боялась встретиться с разбойниками. Она хотела просто побыть одна, не видя укоряющих глаз матери, которая вновь оказалась права.
Опомнилась девушка только в лесу. Как она успела так быстро зайти в него, Селестин не знала. Да и какая разница, не заблудилась ведь. Вот волчьи ворота, плакучая ива, чуть в стороне подснежная поляна. Только вчера она гуляла здесь с Лестэром. А возле этой березы они впервые поцеловались. Селестин ударила кулаком ни в чем не повинное дерево. Теперь все в этом лесу будет напоминать о человеке, который ее предал.
— Ненавижу, — еле слышно прошептали губы.
Девушка прижалась к дереву и горько расплакалась…
Одним звездам ведано, как долго она рыдала, и какими проклятиями сыпала. Но вот Селестин мало помалу пришла в себя. Девушка подобрала юбки и побрела домой. Уже выйдя на опушку, она содрала с корсажа и длинных юбок цветы, которые еще недавно с улыбкой собирала, и отшвырнула их в сторону. Как бы Селестин хотелось сделать тоже самое с воспоминаниями, с болью в груди…
Она тихо отворила калитку и зашла во двор. Что-что, а беспокоить мать после своего безобразного поведения девушке не хотелось. Свет в окнах не горел. Селестин на цыпочках зашла в дом, надеясь, что мать уже спит, открыла дверь в свою комнату, зажгла свечу. Девушка медленно снимала некогда нарядное платье.
— И как она завтра отдаст его подружке? Да какая разница, есть вещи похуже.
Дверь тихо открылась, словно от ветра. Но силы природы были ни при чем. Зашла травница. Селестин вздрогнула, попыталась спрятать глаза, боясь, что та начнет ее отчитывать, но мать не вымолвила ни слова, просто присела на краешек кровати. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем она заговорила:
— Восемнадцать лет назад я была миловидной девушкой. И однажды, как ты, безнадежно влюбилась. Мне было 19 лет, ему — 35. Он был аристократом: известная, уважаемая семья. Имя не имеет значения. Оно все равно ничего тебе не скажет. Для меня эта любовь стала смыслом жизни, он сам — чуть ли не богом. Я же была просто игрушкой. И однажды он забыл обо мне, увлекшись другой. Через 8 месяцев родилась ты, но об этом уже никто не узнал: еще раньше я покинула отчий кров, понадеявшись на свою судьбу…
А потом мать с дочерью плакали, прижавшись друг к дружке. Ведь каждой было о чем жалеть и кого вспоминать…
— Элен, познакомься: это Жозефина, Клодет, Присита, Ненси, Элен… О, тезка!… Шер, Марианн, Сения, Лиана, Марти…
Я приветливо кивнула последней из названых девушек. Это ведь она одалживала мне зеркальце. Так что с ней мы знакомы. Остальные же… Ну, не в состоянии я сразу запомнить, как кого зовут:
— Селестин, может, по медленней? — Я делаю грустное лицо.
Одна из девушек прыскает в кулачек. Наверное, она тоже еще не всех запомнила.
Кто-то из выше перечисленных, Ненси, или Марианн, вроде бы, предлагает:
— Давайте, каждая из нас сама расскажет о себе. Так гораздо проще.
Я киваю, улыбнувшись, и поражаюсь про себя их странной логике:
— Я не могу запомнить десять имен, а они предлагают мне запомнить десять историй! Забавно.
Первой начала Марианн. Кто знает почему выбор пал на нее. Да и какая разница, я все равно половину прослушала. Не умеет девушка рассказывать, то ли дело Селестин, которая почти воочию дала мне увидеть и бал и Лестэра и его сестру. Занятно, кстати, что она ни назвала, ни одного имени, помимо своего собственного и имя горе-женишка. Почему? Меньше знаешь — крепче спишь?
Зато Марианн просто сыпала именами и родословными вплоть до десятого колена. В общем, не жизнь, а какой-то поток слов без начала и конца. Если коротко, и если я правильно ее поняла, то Марианн — дочь разбогатевшего купца. Мать девушки умерла во время вторых родов. А вот ее дитя — младший брат Марианн, выжил…
Потом рассказывали свои истории другие девчонки. Но красноречием никто из них не страдал. Так что их я слушала даже не в пол, а в четверть уха. Надоело!
Рассказчики, видя как "внимательно" я их слушаю, и себе не горели желанием поведать что-либо о своей жизни. Всеобщее мучение прекратилось, когда Ненси начала показательно зевать. Сразу же выяснилось, что все остальные тоже ужасно устали и хотят восстановить силы.
Я осталась в одиночестве. Сама то поздно проснулась, а потом еще в обмороке побывать успела. Так что спать не хотелось. Оставалось разве что ходить из угла в угол, останавливаясь по долгу возле каждого: а вдруг где-то здесь потайная пружина и она откроет мне дорогу к бегству. Но на глаз ничего найти было нельзя, а простукивать стены я боялась: не хотелось разбудить наших "спящих красавиц". Ладно, завтра кого-нибудь подключу к поискам. Если ничего не найдем, то хотя бы развеселимся.
Я подошла к двери, подергала ручку. Надежды на забывчивость тюремщиков, естественно, не было, но надо же с чего-то начинать. Потом подошла к нише в стене. Ее было сложно заметить с любой другой части комнаты, но человеку, стоящему возле двери она была видна как на ладони. Именно в ней "люди-тени" оставляли подносы.
