— У тебя есть вопросы? — спросил он, наконец.
— Как будто у тебя их нет, — огрызнулся Сергиас.
— Давай разберемся последовательно, брат мой, — сказал Жорес.
Сергиас нетерпеливо махнул рукой:
— Оставь этот тон для подщенка-короля, — зарычал он, в нетерпении меряя шагами комнату, холодея от одной тревожной мысли.
— Вопрос первый, — продолжил Жорес.
— Да Ястреб тебя задери! — взорвался Сергиас, — ты бросишь или нет свои кардинальские замашки, тебя сто лет назад изгнали из ордена.
— Всего лишь семь лет, — уточнил жадный до точности Жорес.
Сергиас затрясся от ярости.
Жорес тонко улыбнулся и вопросительно посмотрел на брата.
— Я хочу знать, о каком именно заговоре пишет в письме мой сын, — процедил сквозь зубы Сергиас.
Жорес улыбнулся и погладил пальцами ракушку на маленьком перламутровом столике, рядом с креслом.
— А как вы сами думаете?
Сергиас резко остановился и дико посмотрел на брата:
— Как же меня бесит твоя привычка отвечать вопросом на вопрос! Почему же вы так не разговариваете с королем? — язвительно спросил Сергиас.
Жорес мгновенно посерьезнел и даже рассердился:
— Я хочу, чтобы мой брат шевелил мозгами! — воскликнул он, — То есть тем. Что у него в голове, если сражения молодости и контузии не лишили тебя этого ценного вещества!
Братья долго мерились взглядами. Жорес успокоился и непринужденно сказал:
— А король? Зачем нам думающий король? Тем более, такой, как Павлес. Теорги умны, но не стоит стимулировать их.
— Но Карикас! Вы не успели убрать его.
Братья помолчали.
— Да, — первым заговорил Жорес, — наш добрый Карикас, при поддержке короля (которой он все же достоин, что нельзя не признавать) будет управлять ходом войны.
Сергиас отошел к окну, присел на подоконник и уставился на чучело корраловой рыбки.
— Все против нас, — сказал он.
— Что будем делать с Микаэлосом? Пушки это твой недосмотр. Удастся подставить Микаэлоса, тогда сможем использовать их в своих целях, но нам все же стоит быть
осторожными. Трон Лирании слишком лакомый кусочек, чтобы так рисковать.
Сергиас молчал.
— Итак, брат, — вдруг сказал он, вздрогнув, словно проснулся ото сна, — нам противостоят три силы, наша задача свалить всю вину на владыку. Проявив определенную
изворотливость, мы можем убедить Павлеса, что осада Эолиса миф, и что необходимо посылать войска, чтобы освободить город от Владыки.
— Но его высочество Сорокамос?
Сергиас подумал немного.
— Они ведь переписываются, — медленно сказал он, — мы можем перехватывать их письма и читать.
— Это очень сложно, и абсолютно ненужно, — отрезал Жорес, — проще доказать, что письма подделка.
— А почерк?
— Подделка.
Сергиас задумался.
— Что делать с письмом Мекелеса?
Жорес, молча, подошел к столу, на котором лежало письмо. Он поджег бумагу и бросил в пепельницу.
— Ответ я думаю лучше не писать, все равно Мекелеса найти будет трудно, — задумчиво сказал Сергиас.
— Гонца туда же, — небрежно бросил Жорес.
Сергиас взял с подоконника костяной рожок из панциря какого-то морского животного и коротко потрубил. В дверях появился личный слуга Сергиаса.
— Гонец, принесший письмо еще здесь?
— Да, сир.
— Отведите его в таверну, в нашу любимую, не скупитесь, напоите и накормите его хорошенько, он принес нам добрые вести. Передайте, что мессир Дорес, очень им доволен.
— Если он откажется, сир?
— Выделите ему охрану, чтобы он без проблем добрался туда, откуда приехал.
— Хорошо, сир. Будет исполнено, сир.
Слуга исчез.
— Уверен в нем? — спросил Жорес, немного выждав.
— Предан мне, как псина. Дело свое знает и пуще того любит, — усмехнулся Сергиас.
— Он что-то вроде оруженосца ведь?
— Ну да. А ты запомнил его лицо?
Жорес задумался:
— Я столько у тебя бываю и вижу его, но никогда не могу потом припомнить лица, вроде был человек, или не был даже и не могу сказать.
— Тень, — подвел итог Сергиас, — и у этой тени десять тысяч преимуществ перед обычной тенью.
— Может быть, он поможет нам еще в одном деле?
Сергиас помотал отрицательно головой.
— Я слишком ненавижу его, чтобы убивать, — прошипел Сергиас, — жизнь в унижении и грязи, у всех на виду, чтобы проходящие топтали и плевали — это месть. А убийство…
лишь способ устранения лишних языков.
Жорес старался скрыть, что по спине у него бегают мурашки.
— Иногда, брат, вы меня пугаете сильнее, чем внезапные шорохи пугают по ночам, или неожиданные кошмары под утро, — пробормотал Жорес.
Братья распрощались и разошлись.
Глава восьмая. Завтрак королевы
Фелия лежала, не закрывая глаз. Она вспоминала последние минуты королевы-матери, то, что она завещала на словах новой молодой королеве. Бледная, с мокрыми от слез глазами, в холодном поту как в бреду, королева-мать повторяла Фелии:
— Храни своего мужа, лелей и нежь страну, как маленького ребенка, как моего внучка.
Особенно больно и сильно врезалась в память Фелии последняя фраза умирающей королевы:
— Сорокамос, Сари, мой маленький мальчик. С кем ты останешься? Павлеса в макушку поцеловала при рождении мать-лебедь, а ты? Если бы Алли была с тобой, я умирала бы
спокойно, как подобает королеве.
Фелия была умна в делах бытовых и сердечных, для младших братьев и сестер она заменяла мать. Во всем, что не касалось власти, Фелия была сильна и твердо стояла на
известной ей почве. Она была добра и великодушна, многие могли бы сказать, что она по-настоящему была благородна, но за это могли ручаться лишь те, кто знали Фелию хорошо и достаточно близко. В интригах, неизменно следующих по пятам за властью, Фелия не была сильна, и хоть не одобряла действий, к которым прибегала ее сестра-близнец, но все прощала Занке и беспокоилась за здоровье и благополучие сестры. Мысли молодой королевы потекли в другом направлении. Когда пришло известие о пропаже Занки ее мать
расплакалась, а отец, вздохнув, сказал, что одной дочерью у него стало меньше. И тем тревожнее было Фелии, она знала, что отец сказал свои слова не просто так, не в
порыве гнева. Значит теперь Занка не сестра, а враг, она против Павлеса. Но с чего же она это взяла, ведь у Фелии кроме противоречивых чувств не было абсолютно никаких
доказательств. Душа молодой королевы раздиралась между нежной любовью к сестре и справедливым гневом.
На Фелию тяжелым грузом навалилось утро, она поднялась и грустно посмотрела на пустующую половину кровати. Павлес уже четвертый день спал урывками у себя в кабинете на жесткой кушетке, и то только тогда когда уже валился с ног окончательно. Слуги помогли королеве одеться, и она отправилась в молельню, где проводила очень много времени, чтобы вознести утреннюю молитву. Помолившись, за живых и усопших, за осажденный город, за друзей и за врагов, Фелия пошла в залу к завтраку, на котором должны были присутствовать опальные Доресы. Затемно король получил письма Сорокамоса и изъявил желание отзавтракать со своими бывшими министрами. Фелия всегда приходила первой, в нарушение этикета, но она лично
