И отскочил, не желая попасть под кровавый поток, мощно хлынувший из перерезанного горла. Хедин упал на колени, роняя оружие и щит, а Торвард, словно поверженный противник его больше не интересовал, повернулся и огляделся. За время этой короткой схватки он не успел даже запыхаться. Полумаска шлема скрывала выражение его лица, но от всей фигуры конунга фьяллей исходило ощущение такой страшной, неукротимой, кровожадной силы, что невольно попятились даже его собственные люди. Даже у тех, кто много лет жил с ним бок о бок, мелькнуло жуткое ощущение, что их вождю нужна кровь, чтобы угасить жгущее его изнутри жадное пламя, – все равно чья, и в своей жажде он сейчас не различает своих и чужих.
– Ну, кто еще? – хрипло произнес он, выставив вперед окровавленный клинок и обводя им свидетелей поединка. – Ты, Гуннар? – словно приглашая, спросил Торвард. – Тебе тоже было мало славы и добычи?
Но Гуннар Волчья Лапа и не подумал принимать вызов – напротив, он поспешно бросил на траву свои щит и меч, расстегнул собственный шлем и швырнул к прочему оружию. Казалось, сам взгляд конунга фьяллей может уничтожить на месте, а Гуннар был не так глуп, чтобы пытаться соломой переломить силу. Одним из самых ценных своих качеств он считал умение вовремя уступить. А сейчас он готов был не только уступить, но и в прямом смысле спасаться бегством – без оружия и снаряжения бегать легче.
– Прошу у тебя мира, Торвард конунг! – закричал Гуннар, протягивая обе руки вперед, словно просил не мира, а милостыни. – Я не виноват! Это Хедин меня уговорил! Я не хотел перечить твоей воле! Не трогай меня и моих людей, Торвард конунг, мы будем верно служить тебе! Мы никогда не выйдем из твоей воли!
Торвард смотрел на него, но, кажется, не понимал ни слова из этой речи. К счастью для Гуннара, бешеный огонь его глаз погас, взгляд затуманился. Рука с такой силой сжала рукоять меча, что костяшки пальцев побелели, но меч все равно опустился и уперся в землю, словно Торвард хотел на него опереться. Весь покрытый кровавыми брызгами, с торчащими из-под подшлемника растрепанными черными прядями, он был дик и страшен, а его смуглые руки дрожали как в лихорадке.
Ничего не ответив, он вдруг склонился вперед, колени его подогнулись, и Торвард упал прямо на тело Хедина.
Опомнившись наконец, телохранители бросились к нему, перевернули, торопливо расстегнули шлем, сняли, ощупали взмокшую от пота черноволосую голову, выискивая тяжелую рану, боль от которой дошла до сознания конунга только сейчас, когда схлынуло боевое безумие. Виндир Травник уже развязывал мешочек с льняными полосами, заготовленными для перевязки, но перевязывать оказалось нечего.
Торвард не был ранен, если не считать нескольких обычных ушибов и ссадин. Он просто потерял сознание от перенапряжения – проклятье, делавшее конунга фьяллей ужасным для врагов, не щадило и его самого.
* * *
Опомнился он только под вечер. За это время дружина сделала множество необходимых дел: подобрала и перевязала своих раненых, оказала помощь легкораненым из числа противника, «тяжелых» – добила, собрала всю добычу, развела костры и приготовила еду. Возле костра положили Торварда. Сельви и Виндир, сидевшие возле него, вскоре заметили, что беспамятство перешло в сон. Спал конунг беспокойно – мычал, стонал сквозь зубы, и лицо его искажалось, словно ему снятся тяжкие страдания и муки. Виндир даже хотел разбудить его, но Сельви не разрешил: только Один знает, по каким тропам сейчас бродит дух их беспокойного конунга, но, если его разбудить, дух может не успеть вернуться.
Но постепенно Торвард успокоился, стал дышать ровнее и тише. В сумерках он наконец пришел в себя и даже отстранил руки Сельви, который пытался помочь ему сесть.
– Нечего меня лапать, что про нас люди подумают! – хмыкнул он. – Или я ранен? Ничего не чувствую.
– Ран мы не нашли. А люди не знают, что и думать. Встать можешь?
– Попробую. Мне очень надо встать.
Поднявшись на ноги, Торвард покачнулся – все тело болело, голова кружилась. Однако, сделав неотложные дела в стороне от костров, он вполне пришел в себя и обратно вернулся, уже не шатаясь. Хирдманы оборачивались и провожали его глазами.
– Пройдись по войску, – посоветовал ему Сельви. – Пусть люди видят, что ты жив и здоров.
Торвард кивнул.
– Я тут что… убил кого-нибудь? – неуверенно спросил он и посмотрел на свои ладони, будто искал на них следы чужой крови.
И действительно нашел… Из-под засохшей крови и грязи на них не было видно даже прошлогоднего шрама, который тянулся через всю правую ладонь до пальцев.
– Спроси лучше, оставил ли ты хоть кого-нибудь в живых, – мрачновато ухмыльнулся Халльмунд.
– Нет, борода, я правда… – Торвард нахмурился и потер лоб тыльной стороной ладони. – Не помню.
– Как Хедина уложил – не помнишь?
– Хедина? Квитта?
– Вон там лежит. – Халльмунд кивнул в сторону стана квиттов, куда перенесли тело их предводителя.
– А за что? Ведь было за что? – с надеждой спросил Торвард.
– Было, было, – успокоил его Сельви. – Они с Гуннаром влезли в битву. Под самый конец, так что их вмешательство мало что изменило, но потом они стали требовать части добычи. Хедина ты отправил к Одину, а Гуннар стал бормотать, что он не хотел.
– Давай, конунг, приходи в себя. – Халльмунд осторожно похлопал Торварда по плечу. – Сделай зверское лицо, и пойдем разбираться с квиттами. А то плохо нам будет, если мы посреди похода подеремся со своими же союзниками.
– А пошли эти союзники… по старой дороге! – пробормотал Торвард, но послушно нахмурился. – Пойдем, борода.
Запугивать никого не пришлось: квитты не хуже фьяллей понимали, как некстати им будет сейчас всерьез поссориться со своими союзниками, тем более что в случае открытой схватки они не имели бы никаких надежд на победу. Если за фениями стояли местные боги, то за Торвардом была его небесная покровительница – валькирия Регинлейв, которая так удачно пришла на помощь в бою с Банбой. Осиротевшие люди Хедина попросили принять их в дружину хотя бы на время похода, а Гуннар и прочие вожди еще раз поклялись в верности и заверили, что ничего подобного никогда не повторится. Не так чтобы Торвард поверил в их преданность, но он не мог усилием воли выкинуть ненадежных союзников с Зеленых островов, а раз уж они остаются тут, то пусть лучше будут на глазах. Прогони их сейчас – и они, скорее всего, предложат свои услуги королю Снатхи и прочим будущим противникам.
Добыча лежала в стороне под охраной фьяллей. Но сначала Торвард подошел к погибшим и остановился над телом Кетиля Лохматого. На самом деле особой лохматостью тот не отличался, но ко времени его появления в дружине там уже был один Кетиль – по прозвищу Лысый. Поэтому когда кто-нибудь упоминал Кетиля, обычно следовал вопрос: «Какой Кетиль – Лысый?» – на что обычно следовал ответ: «Да не Лысый! Лохматый!» Так и пошло… Потом появился еще один Кетиль, по прозвищу Орешник, три года назад погиб Кетиль Лысый, а вот теперь и Кетиль Лохматый. И это был девятый телохранитель, которого Торварду пришлось хоронить.
