Огромная фигура, в три моих роста, как теперь вижу, двигается строго по кругу. Все мы услышали тяжелые и частые удары о землю. Каменное шестирукое изваяние идет в заученном странном танце, явно созданном именно для нее, где почти вся пляска в движении рук, без всяких особых подскоков и поворотов.
Теперь видно, что из-за спины выглядывает что-то вроде сложенных крыльев, тоже каменных.
Рядом со мной хрипло дышит Юрген, руки сжимают тяжелый топор, остальные тоже прижались к земле с оружием наготове, их глаза неотрывно следят за приближающимся чудовищем.
Яков сказал с нервным смешком:
— Дать бы ей в каждую руку по мечу…
— Не возьмет, — ответил я.
— Почему?
— У нее две руки для мужа, — объяснил я, — две для ребенка и две для себя, такой замечательной…
— В смысле?
— Для утех, — объяснил я. — А если еще и муж появится, то обнимать чтоб крепко.
Он перекрестился и сплюнул.
— У такой муж? Господи упаси, не дай бог, если еще и дети пойдут, миру хана…
Тяжелые ноги шестирукого чудовища несут строго по протоптанному, уже вбитому в землю, так мне показалось с первого взгляда, затем увидел, что с внешнего края при каждом шаге осыпаются комочки земли, а широкие подошвы втаптывают с такой силой, что уже с первого прохода становятся плотными, как камень.
Юрген тоже, похоже, догадался, посмотрел на меня с вопросом в глазах:
— Ваша светлость… она расширяет, да?
— Вроде бы, — пробормотал я. — По миллиметру за круг… или по два… но расширяет.
— Затопчет весь остров?
— Может быть, — согласился я. — Хотя сперва топталась на месте, судя по яме, потом что-то заставило в разгон…
Шестирукая статуя уже приблизилась и медленно пошла мимо. Ноги бьют в землю мощно и однообразно, хотя и в ритме, но на них мало обращаешь внимание, завороженный чудовищным танцем рук, гранитных, но гибких, словно из шелка. Плечи широки, но мы привычно, по-мужски, засмотрелись на три пары грудей, полных, торчащих, с выпуклыми каменными сосками. За спиной в самом деле крылья, серые, в мелких щербинках, прилегают не плотно, а как бы готовы мгновенно раскрыться и метнуть тяжелое тело в небо.
Я проводил ее взглядом, поднялся и вышел к краю круга. Статуя удалилась в странном танце, на меня никакого внимания, думаю, не обратила бы, даже если бы я стоял рядом или прыгал перед нею.
Юрген сказал азартно:
— Я придумал, как ее свалить! Набросить канаты или сеть, а потом дернуть как следует!
— И что? — спросил я. — Будет дергаться и лежа. И такую яму выроет… Нет уж, тут хоть предсказуемо. Эти деревья еще лет десять простоят, пока доберется и растопчет.
— А потом? — спросил он. — Войдет в воду и будет плясать на дне вокруг острова?
Я пожал плечами.
— Кто знает. Может быть, вода блокирует солнечный свет, которым она питается, и тогда помрет от голода?
Он посмотрел вслед с жалостью.
— А я бы что-нить придумал…
Яков сказал ехидно:
— Поцеловал бы, молодец. И она бы превратилась. Или тебя бы…
Юрген посмотрел на него с угрозой в ясном взоре.
— Поговори у меня! Свяжу и брошу у нее на дороге…
Я смотрел вслед удаляющемуся чудовищу, явно же оно когда-то танцевало на месте раз в год по большим праздникам. Потом… когда люди исчезли, стояла несколько веков в неподвижности. Затем по истечении лет или веков что-то случилось… к примеру, подземный толчок, крохотное такое землетрясение, что улавливают только чуткие муравьи. Никто ничего не заметил, но танцующую статую сдвинуло на миллиметр, в ней тоже что-то сдвинулось, и самопроизвольно начала прерванную ритуальную пляску. Но теперь центр проходит не строго через центр ее тела…
Через несколько лет уже ходила в танце на крохотном утоптанном ее ногами пятачке, с каждым годом расширяя его больше и больше. Земля внутри утоптанного круга стала плотнее камня, ни одно зернышко не прорастет, но у меня странное ощущение, что на каждый круг у нее отпущен некий лимит времени или энергии… Потому сперва годами топталась на месте, вбивая землю глубже и глубже, а каждый расширяющийся круг все выше и выше. Возможно, через несколько лет уже не сможет землю втаптывать, не будет успевать… или же начнет двигаться так быстро, что перегреется и разлетится на куски…
Мишель, самый рассудительный, сказал тихонько:
— Она каждый круг танца делает на толщину конского волоса шире, верно? Это немного, но за неделю расширяет круг на дюйм!
Я пробормотал:
— Это понятно…
— У нее голова закружилась? — догадался Яков. — Это и понятно, сколько кругов намотала, как осел на водокачке!
— Я бы взял ее на корабль, — сказал я, — если бы как-то удалось приспособить к делу…
Юрген предположил неуверенно:
— А нельзя ее на шпиль, чтобы якорь поднимала?
— Еще могла бы и зацеплять-отцеплять на дне, — сказал Яков. — Да и вообще зачем с такой якорь? Если не дышит, то могла бы прыгать за борт вместо якоря и держать корабль за канат.
— А в безветрие таскать на веревке? — спросил Юрген. — Эх, сколько дурной силы пропадает!
Джон сказал с чувством:
— Я восторгаюсь нашим Юргеном!.. Смотрит на эти три пары… и думает про весла. То ли дело Яков и Мишель, вон на что уставились, аж слюни текут. Не-е-ет, думаю, пусть себе здесь танцует. А когда всех перетопчет, мы этот остров объявим своей собственностью.
Юрген сказал с жалостью:
— У нас на водокачке, помню в детстве, шесть пар осликов колесо крутят!.. А тут ее одну можно приспособить… И танцует, и воду качает, здорово?
— Возвращаемся, — сказал я.
— Думаете, — предположил Юрген, — кто-то этот островок уже своей собственностью объявил?
Летний закат всегда неизмеримо ярче и красочнее зимнего, там едва алеют облака, солнца не видно вовсе, а здесь в бездонном небе громоздятся целые облачные горы, пурпурные, багровые, оранжевые, в их недрах разверзаются бездны, рождаются новые миры, и стоишь потрясенный, словно присутствуешь при сотворении вселенной…
Голоса постепенно затихли, народ убрался вниз, за исключением дежурных, здесь они именуются вахтенными, а я тайком пробрался на корму. На миг острая тоска стиснула сердце. Что я снова делаю, дурак? Нырнуть в море ночью? А вдруг Ордоньес передумает, всех нас сжигает нетерпение, и поведет корабль дальше?.. А я останусь в океане один?
Руки дрожали, а ноги тряслись, когда я по веревке сполз к воде, это чтоб не было всплеска, что насторожит вахтенных.
На этот раз не стал пытаться превращаться в дракона, сразу перекинулся в ихтиозавра или плезиозавра, не знаю, или что-то среднее между ними, но думаю, что-то определенное, что-то с этими превращениями есть странное, какая-то закономерность…
