Они возвращались к горам.
Буйвол был плох. Ему срочно требовалось лечение.
Храм оказался обычной пещерой, вход в которую был закрыт тяжелыми воротами с узкими щелями бойниц.
Монахи знали толк в обороне — подняться к пещере можно было лишь по узкой крутой тропе, похожей на желоб. Возле ворот храма на приподнятых деревянных настилах громоздились круглые обтесанные валуны. Только посмотрев на них, Малыш понял, для чего они предназначены — если враги двинутся на приступ вверх по тропе, то первое, с чем они столкнутся, это с лавиной неудержимо катящихся каменных ядер.
Неприступные вершины отвесных скал, окруживших тропу, были опутаны сетью веревочных мостов и лестниц. Наверняка там тоже что-то было сооружено. Что-нибудь вроде каменных гнезд с круговым сектором обстрела, рассчитанных на нескольких защитников.
Над воротами каменным козырьком нависал широкий уступ. Забраться на него без многометровых лестниц не представлялось возможным, но Малыш был уверен, что туда можно попасть из пещеры. На уступе густо — видимо не без участия человека — росли колючие кусты, но у Малыша были острые глаза и сквозь зелень он разглядел каменную кладку возведенных там укреплений. Отличная позиция для обстрела противника, атакующего вход. Можно даже обойтись без луков — достаточно лить на головы наступающим горячую смолу и кипяток и швырять булыжники.
О тяжелые ворота, окованные железом, укрепленные металлическими полосами, ощетинившиеся трехгранными шипами в локоть длиной, можно было разбить десятки таранов, прежде чем они дадут слабину.
Слуги Локайоха могли чувствовать себя в полной безопасности…
Внутри храм так и остался пещерой, несмотря на все старания людей. На неровных закопченных стенах главного зала можно было разглядеть нечеткие письмена и примитивные рисунки. С потолка тянулись известковые сосульки сталактитов, самые длинные были обколоты. Срывающиеся капли глухо бились о пол. Влага собиралась в выдолбленных канавках, стекала по ним в небольшой круглый бассейн. В центре зала стоял полукруглый алтарь, вытесанный из гранита, окованный медью и латунью, украшенный рубинами — огненными камнями Локайоха. Сам бог, отлитый из золота, возвышался над алтарем. В руках он держал горящие свечи. Возле его ног на раскаленной жаровне мерцали алые угли. В открытом рту бога, наполненным благовонным маслом, плавал чадящий фитиль, похожий на свернувшуюся змею. Глаза Локайоха, сделанные из рубинов, казались живыми.
В стенах пещеры чернели отверстия многочисленных ходов. Некоторые вели в прочие помещения храма — в кладовые, в сокровищницы, в кельи и трапезные. Другие заканчивались тупиками или бездонными провалами. Третьи тянулись в глубь земли, и никто не знал, есть ли у них конец.
Разве только сам Локайох.
Но бог редко говорил. Он был слишком занят судьбами людей.
Лошадь пришлось оставить у ворот. Тащить Буйвола на себе было тяжело, но Малыш пока справлялся.
Монах, не оборачиваясь, храня молчание, показывал дорогу.
Они пересекли главный зал храма, прошли мимо алтаря, залитого теплым мерцающим светом. Малышу почудилось, что окайох покосился на них своими рубиновыми глазищами, и он, не сдержавшись, неожиданно для самого себя показал богу язык. Потом они долго протискивались сквозь тесную кишку извилистого хода. Несколько раз Малыш пребольно ударялся лбом о какие-то выступы и невольно думал, что это Локайох так ему мстит.
Стены пещеры чуть раздались. Монах отдернул занавесь и посторонился, пропуская мимо себя отдувающегося Малыша с бесчувственным Буйволом на спине.
В келье было довольно уютно. С потолка свисал на цепи медный светильник с тремя фитилями. На деревянном полу стояла кадка, полная земли, в которой чах какой-то бледный куст. Жался в угол трехногий стол, похожий на огромное приплюснутое насекомое. На широких нарах с грудой тюфяков, набитых соломой, могли разместиться человек пять, не меньше. Воздух здесь был не такой затхлый как в главной пещере, из небольшой щели в стене тянуло сквозняком.
Малыш, не дожидаясь разрешения хозяина, положил Буйвола на постель. Перевел дух, утер пот, присел рядом с другом. Монах стоял у входа и не двигался.
— Ну, что дальше? — спросил Малыш, раздраженный тем, что никто не торопится оказывать напарнику помощь.
— Как тебя зовут? — поинтересовался монах.
— Это так важно сейчас? А тебя как?
— Суайох. Это имя дали мне братья.
— Ну, а я Малыш. Это имя дала мне мать.
— А это Буйвол?
— Да, — Малыш удивился, насторожился. — Откуда ты знаешь?
— Вы должны были появиться.
— Так ты специально ждал нас там у реки?
— Зачем ждать неотвратимое? Я просто ставил сети.
— Что-то я тебя не понимаю, — пробормотал Малыш. Буйвол вдруг застонал громко, перевернулся на бок, с трудом приподнялся на руках. Застыл в неловкой вывернутой позе. Он тяжело и прерывисто дышал. Все тело мелко тряслось. Дрожали опухшие веки.
— Помоги ему, — потребовал Малыш и отодвинулся. Монах шагнул к воину. Заглянул в бледное осунувшееся лицо, коснулся задубевшей повязки на ране. Сказал:
— Нужна горячая вода и нож. Я сейчас вернусь, — и скрылся за занавеской.
— Вот дела! — буркнул Малыш, глядя на друга. — Они нас ждали. Ты представляешь? Хотелось бы знать, зачем… — Он уложил безответного дрожащего Буйвола и перешел на другую сторону кровати. Сел на пол, повернувшись лицом ко входу. Рядом положил колчан, взял лук в руки. Едва ли на них нападут, что легче было сделать раньше, на открытом месте. Но все же…
Буйвол вроде бы успокоился. Только скрежетал зубами, словно камни жевал.
— Потерпи, — сказал ему Малыш. — Неужели ты собираешься хотя бы в этом меня опередить? Даже не думай! Я во всем буду первым, всегда, вот так-то!
Монах вернулся на удивление быстро. Он нес в руках глубокий медный таз, прихватив его через полотенце. Увидев сидящего на полу за кроватью Малыша, он покачал головой и сказал с легким укором:
— Здесь вам нечего бояться.
Малыш хмыкнул, отложил лук. Возразил:
— Ты не прав. Всегда есть чего бояться.
Суайох поставил таз на шаткий столик, заметил:
— Твои опасения ничего не изменят. Ты не сможешь защититься от неизбежного.
— Раньше мне как-то не доводилось близко общаться со слугами богов. — Малыш усмехнулся. — Значит, это и есть монашеское смирение? Должен сказать, оно мне не по душе.
— И от этого тоже ничего не зависит. — Монах со дна таза достал нож с узким лезвием, стряхнул с него воду. Сорвавшиеся капли разбились о пол, растеклись черными кляксами.
Сев рядом с Буйволом, монах внимательно осмотрел забинтованную руку. Покачал головой.
