Без долгих церемоний Антонин живо плюхнулся за стол. Приглашения не дожидался, то ли от отсутствия должного воспитания, то ли из опасений, что Том вспомнит еще одно правило этикета. Мисс Вудгроуз оценила такое поведение теплой улыбкой. Том же не спешил, поморщился, глядя угощение, зубы свело в знакомой с детства ломоте, все от дурацких сладостей.
Наконец, сел напротив Антонина, завтрак обводил глазами, как усталый путник внезапный мираж, – с подозрением. Мисс Вудгроуз еще крутилась у плиты, из небольшой кастрюльки пахло вареным рисом.
— Уж я‑то знаю, чем обычно кормят в «местах воспитания», – продолжала она с задором. – Да и в приюте кормят не лучше, верно?
Том воздержался от комментариев, помрачнел, а вот Антонин, наоборот, с воодушевлением закивал:
— Кормят? Разве же это кормят?.. Уход за голубями, работы на огороде, сырые подвалы… в таких условиях даже горные великаны не живут! После такого должно кормить как на убой, а они?.. Да, я сегодня едва крысами дохлыми не позавтракал. Они по мне ночью шарили, как в сыре хотели дырок понаделать. Ну, у меня рука‑то тяжелая, нрав еще тяжелей… а если с ботинком!.. И это лишь полбеды. Вон, у меня и одежка даже не по размеру… Иной не нашлось, потому и носим, что есть. А у Тома давеча носки изорвались, не первый год уж служили…
Мисс Вудгроуз сокрушенно поджала губы, участливо пододвинула Антонину блюдо с булочками, еще дымящимися.
— Бедненькие…
Псевдосирота благодарно накинулся на угощение, словно голодал не сутки, а неделю. Жалобы перешли в утробное урчание. Едва старушка отвернулась, Том жестоко пнул самозванца под столом:
— Прекрати спектакль.
Антонин охнул от боли, зашептал оскорблено:
— Т–ты… сухарь. Отстань. Я бездомный голодный ребенок, я ищу тепла и сострадания, и тебе…
Он резко замолчал, когда мисс Вудгроуз повернулась к столу, и Том не смог ответить, плечи напряглись, как тетива у лука.
— А ты что же мало ешь? – обратилась к нему хозяйка. – Не нравится?
— О, нет, уверяю, – принялся убеждать Том, – я никогда не отличался особым аппетитом, не обижайтесь, мисс Вудгроуз. Вы бы лучше с нами завтракать…
— Что ты, что ты, – рассмеялась она звонко, – с детства не приучена к таким пирам, да и приготовила исключительно для вас. Кормись я в детстве пирогами и «фрейлинами», ни одной награды бы не получила.
Том понимающе кивнул, но через мгновение вздрогнул, сорвался со стула.
— Мисс Вудгроуз, некрасиво получилось, мы не представились. Том Реддл.
Антонин без отрыва от завтрака, поднял вверх руку.
— Тони. Просто Тони.
Мисс Вудгроуз изумленно вздернула брови.
— Братья?
— А что похоже? – ответил Том вопросом.
Знал, что получилось грубо, но этакое предположение отчего‑то оскорбило. Однако старушка, будто вновь не расслышала, смущенно хмыкнула:
— Да, забылась я… что сироты. Уж простите.
— Глупости, – заверил Антонин с набитым ртом.
Том, будто на деревянных ногах, опустился обратно на стул, подтянул чашку с горячим шоколадом.
— Началось утречко…
Хозяйка все же подсела к столу, только завтрак ее выглядел скромнее – белесая кашеобразная масса, пахло еще противнее, чем выглядело. Том быстро насытился, и пока Антонин продолжал есть впрок, завел беседу о цели их прихода.
Мисс Вудгроуз сразу же проявила свою неприхотливость: стрижка кустов, уборка во дворе, помощь в разборке завалов на чердаке и веранде. С прочим она справляется сама, а походы в магазин – возможность посудачить с одинокими сверстницами. Том слепил деловитое лицо, если бы под рукой был блокнот, образ стал бы завершенным. Антонин интереса к разговору не проявлял.
С обещанием вернуться сегодня же, они направились к мистеру Дикрепиту. Семейную пару Том по непонятным для себя же причинам откладывал напоследок…
Вдовец, он и в Англии вдовец, подумал Том, оказавшись в доме мистера Дикрепита. Пыль и беспорядок, беспорядок и пыль. На журнальном столике гора забытой корреспонденции, газеты, счета, до верха набитая окурками пепельница. Фотографии старого терьера с потухшим взглядом перемежались счастливыми – веселые и румяные внуки, сыновья в презентабельных костюмах, зазывные пейзажи моря, яхт и горных курортов. Четкий контраст с обнищалым жилищем отца и деда.
Мистер Дикрепит был под стать атмосфере дома. Согбенная спина, жилистые длинные руки с синими линиями вен, бледная, почти прозрачная кожа, свисала с лица и шеи складками, старческие пятна на лице. Глаза, как и у терьера с фотографии, бесцветные, усталые, слезящиеся. Том ощутил невольный приступ брезгливости.
Дребезжащим голосом мистер Дикрепит обрисовывал план работ, а Антонин, прикорнув к дверному косяку, вздумал дремать. Том выслушал, кивнул и внезапно решил:
— Я к Коузи.
— Я с тобой, – проснулся Антонин мгновенно: не у каждого возникнет желание убираться в одиночку на такой свалке.
— Нет, – произнес Том таким тоном, что Антонин мигом посерьезнел.
— Почему?
Том задумался, ответил негромко:
— Не знаю, просто так… нужно.
Растерянный Антонин остался, но так и не понял причины отказа, как и сам Том. А когда на стук из дома Коузи не отозвались, списал на предчувствие неудачи. Постоял для вида на пешеходной дорожке, разглядывая непримечательный фасад, показалось, что в окне на втором этаже дрогнула шторка, но на этом все. Том пожал плечами и со спокойной душей вернулся к мистеру Дикрепиту, работы там на десятерых…
Пока пересекал улицу, до уха донеслись странные чуть знакомые выкрики. Том оторвал взгляд от мостовой, так и есть – блуждающая орава мальчишек, человек семь–восемь, по–летнему безнадзорные и непредсказуемые. И чего их занесло на тихую окраину?
Щуплая фигурка резко выделялась из шумной толпы, забитая, жалкая, даже по походке этого мальчика, Том понял, что тот нездоров от рождения. Разгоряченные мальчишки от осознания численного превосходства смелели на глазах, пинки и толчки становились увереннее, наглее. Неловкая фигурка, как тряпичная кукла, металась от одного к другому.
«Ох, несладко придется пареньку, если взрослые не вмешаются», – подумал Том бегло и скрылся за калиткой мистера Дикрепита. Не останавливаясь, прошел на задний двор. Антонин с разобиженной физиономией стоял у водонапорной колонки, брызги летели во все стороны, алюминиевое ведро шумно наполнялось водой.
— Что он велел делать? – с ходу спросил Том, привычно закатал рукава.
Антонин презрительно окинул его с ног до головы, цокнул языком.
— Вернулся?
— Обижаются только девчонки, Антонин, – улыбнулся Том примиряюще. – Так что он велел делать?
— В мастерской убраться.
— А сам где?
— На терра–асе, почитывають прессу и курють… Уже насквозь табаком пропах, зачем еще?..
