— Это бремя, которое я готов нести. Я уже одинок.
— Хорошо, — отозвался Ривален. Он ткнул пальцем, и разряд магической энергии уничтожил поверженного чёрного короля, расположившегося рядом с Бурей Теней. — Но сначала главное.
Кессон Рел стоял на одном из каменных балконов, что выступали из его башни. Он целиком переместил башню из Сумеречной Чаши на Торил. Она парила над опалёнными, блеклыми руинами Ордулина подобно обвиняющему персту, подобно чёрному кинжалу, вонзившемуся в сердце города. В воздухе висела вонь ордулинских мертвецов, густая, как мрак.
Насколько хватало глаз, в небесах тянулись простирающиеся полотном ночи чёрные тучи, уничтожая солнце, уничтожая жизнь.
Вдалеке темноту пронзали зазубренные стрелы зеленоватых молний, каждая молния — побочный продукт энергии, которую Буря набирала по мере поглощения Торила, каждая — узел, по которому энергия текла обратно в башню Кессона, сотнями цепей прикованную к небу неиссякающим потоком сверкающих разрядов. Башня преобразовывала накопленную энергию, направляя её в Ордулин, в точку внизу. Там в реальность Торила пустило корни маленькое чёрное семя. Из его пустоты вырастет разрушение мира.
Кессон прикоснулся к святому символу, изображённому на своей мантии, к чёрному диску Шар, и улыбнулся.
Живые тени кишели в воздухе под башней, крутились и порхали, как стая летучих мышей, их глаза были похожи на угли. Во мраке маршировали полки теневых великанов. И на внешних границах бури рыскали ещё более тёмные создания. Кессон чувствовал каждую жизнь в расползающейся тьме, от мыши до человека, и каждая по очереди угасала.
Он смаковал вкус разрушения, купался в горьком запахе смерти. Много времени прошло с тех пор, как он наслаждался этим в таких масштабах. Кессон Рел уничтожил Элгрин Фау давным-давно, но свой мир убил не до конца. Его постепенная гибель продолжалась и сейчас, спустя тысячи лет. Он по-прежнему не мог вернуться, чтобы закончить начатое. Он подвёл Шар тогда, и неудача погрузила его в безумие. Богиня заточила его в Сумеречной Чаше в наказание за провал, и лишь сейчас позволила ему прийти на Фаэрун.
Он больше не подведёт её. И его искупление станет концом Торила.
Ривален ушёл, и Тамлин расхаживал по коридорам и залам дворца. Его разум и тело горели от предвкушения трансформации.
Ноги понесли его наверх, пока он не оказался на самом высоком балконе северо-западной башни. В эти дни он часто уходил на балкон, когда хотел остаться один, наедине со своими мыслями, и сбежать от бремени правителя.
Бодрящий ветер приносил с собой запах рыбы из гавани и трепал флажки на башне над Тамлином. С высоты ему открывался вид на панораму города, на Селгонтский залив, на парящую громаду Саккорса. С такого расстояния Селгонт и гавань казались неподвижными, тихими, как картина, сквозь призму отдалённости терялась вся суета.
Перед ним простирался лес охотничьих угодий хулорна, ограждённое стенами скопление зелени, на смену которому дальше приходили шпили, купола и башни Храмовой улицы. Она была тихой, практически вымершей. В милиловой Башне Песни не звенели колокола, отмечая часы, не танцевало пламя в жаровнях в галереях обители Сьюн Огненновласой. На шпилях Дворца Священных Праздников не колыхались знамёна. Двери храмов по всей улице были заперты, их жрецы и жрицы находились под арестом или сбежали. Окна были тёмными, скамьи пустовали. Лишь двери храма Шар были распахнуты, лишь там горели сиюящие сферы, и жрица Шадовар Вэрианс Маттик руководила вознесением молитв госпоже. Тамлин представил, что может слышать доносящиеся оттуда слова Тринадцати истин. Он прикоснулся к своему священному символу и прошептал их на ветер.
Его взгляд миновал путаницу извивающихся улиц и широких бульваров Селгонта, скопления деревянных и крытых черепицей крыш, башенки особняков Старого Чонселя, миновал Хиберские врата и обратился к Саккорсу, парящему на высоте трёх выстрелов из лука, на поверхности перевёрнутой, срезанной горной вершины. Его укутывали тени. Саккорс был похож на грозовую тучу, похож на Бурю Теней, как её представлял себе Тамлин. Даже послеполуденное солнце не могло развеять этот состоявший из мрака туман. Время от времени ветер уносил прочь клочок теней и обнажал черепичную крышу, элегантную башенку, устремлённый к небу шпиль, но полный облик Саккорса по-прежнему оставался тайной, загадкой. В город возвращался патруль всадников на везерабах. Вскоре Саккорс должен был отправиться на северо-запад по велению Ривалена.
И когда анклав отправится в путь, он заберёт с собой жрецов и жриц других селгонтских религий, которых в настоящее время удерживали в парящем городе. Тамлин подозревал, что их комнаты там нельзя назвать роскошными, и это подозрение грело ему душу. Он считал их всех предателями, но пока не мог заставить себя отдать приказ казнить жрецов. Некоторые из них возглавляли свои храмы ещё с тех пор, как Тамлин пешком под стол ходил.
Вместо этого он собирался позволить мысли о жрецах уплыть в дальний уголок своего разума, позволить беспокойству об их судьбе ускользнуть в глубины общественной совести. Когда про жрецов все забудут, он сделает то, что нужно было сделать. Ривален сказал ему, что это необходимо. Может быть, Тамлину удастся убедить принца, что он достоин стать шейдом, когда он прикажет казнить жрецов. Нужно будет составить соответствующий указ.
А в Селгонте тем временем будет разрешена только вера Шар. И скоро вера Шар займёт главенствующее место во всей Сембии. Госпожа потерь поглощала враждебные религии, как Буря Теней — Сембию, топила их в своём мраке.
На севере, со стороны Бури Теней, раздался далёкий рокот грома. Мечты Тамлина о власти зависели от того, сумеет ли Ривален остановить её. Он посмотрел в сторону Ордулина, воображая, что видит приближающийся край Бури.
— Прощай, Мирабета.
Он надеялся, что её смерть была мучительной. Мирабета это заслужила.
Эти мысли на миг удивили его, но лишь на миг. Тамлин осознал, что обращение к религии позволило ему свободно думать о вещах, о которых раньше он и слышать бы не захотел, по крайней мере не признал бы этого. Это осознание порадовало Тамлина. Ривален и Шар освободили его из оков прошлого, оков устаревшей морали. Прежний Тамлин погиб в тот миг, когда вонзил ритуальный кинжал в Виса Талендара. Труп прежнего себя новый Тамлин похоронил в глубинах своей веры.
Его пронзил порыв, желание символически выразить свою смерть и перерождение.
Уменьшительное от имени его отца погибло вместе со старым Тамлином. В конце концов, он не был меньше отца. Он был большим, чем отец мог когда-либо надеяться стать. Он был не Тамлином, не Двойкой, но Тамалоном II, и с этого момента будет так. Возможно, он прикажет отчеканить специальную монету к этому событию. Он решил, что Ривален оценит жест.
