безмолвный вопль, и пламя в жаровне взметнулось вверх.
Шола исчез в огненной волне, плеснувшей в сторону Нихама и охватившей рукав его мантии. Враг заорал.
Огонь вытек на землю вместе с подпитывающим его маслом и начал распространяться по двору. Перекинулся на соседнее дерево, превратив его в факел. Горящие ветви обламывались одна за другой, и пламя захватило кусок каменной стены, где, собственно, и должно было погаснуть. Только этого не произошло.
Стена горела. Жаровня, стоящая под ней, протянула к большому огню оранжевые щупальца, которые питало плещущееся внутри масло. Вероятно, так и решил бы тот, кто наблюдал за зрелищем.
Однако на самом деле пламя нашло иную пищу.
Его кормил я.
И оно меня захватывало.
Я закричал, навязывая огню свою волю, заставляя его растечься, догнать и поглотить Коли, стоящего всего лишь в дюжине шагов. Пространство вокруг меня искривилось, приближая огонь к демону. Я следил за движением оранжевого языка умом и сердцем, наблюдая, как он течет к Ашура.
Я горю. Все жарче, все сильнее. Меня поглощает стихия, заливает мое существо до последней клеточки – кости, мышцы, сухожилия, и я не могу ее сдержать. Вижу мир, который захватит огонь, чувствую его голод. Его не утолить, пока огонь не пожрет меня. Такова цена.
Я полыхаю. Он полыхает.
Все жарче, все голоднее.
Пламя требует больше, чем я могу ему предоставить. Больше, чем может предложить ему Ашрам. Такова его природа. Огонь желает жить, расти и распространяться. Он не хочет разрушать: только есть, питаться – остальное неважно.
Огонь хочет меня забрать. Захватывает разум и сердце, затем душу. И пусть. Пусть пылает. Пусть все сгорит. Пусть все обратится в пепел и уголь.
Больно…
Поселившееся во мне существо скармливает меня огню. Я распадаюсь на части, сгораю изнутри, и конца этому не видно. Огонь меня сожрет, как ему и положено. Ему требуется больше пищи. Больше…
Не могу найти для него нового топлива, не могу удержать.
Я – растопка для костра, я готов сгореть, и пусть огонь успокоится.
Гляжу на Коли, на которого надвигается огненная стена. А он стоит, уставившись в небо. Улыбается, бросает последний взгляд на луну.
Вижу грани, отражающие ярко-желтые капли огня, только нет в них солнечного тепла подсолнуха. А есть обещание могучего пожара, собирающегося поглотить школу и тех, кто мне дорог.
Я горю.
Помогите…
Пожалуйста, помогите…
Если моя гибель повлечет за собой смерть Коли – я был готов умереть.
Вновь собрались облака, заволокли луну, и разразился шторм. Хлынул дождь, и его капли, сталкиваясь с огнем, сердито шипели, словно масло на горячей сковороде. Мою боль они не облегчали; пламя, бушевавшее внутри, затушить не могли. Я был не в состоянии дать обратный ход примененной формуле.
Коли произнес сквозь огненный вал какое-то слово. Я его не слышал, просто знал, что он заговорил. Стена пламени вдруг отступила от него и покатилась в мою сторону, словно ее гнал ветер. Ударила с силой быка, швырнула на землю.
Я лежал, изнемогая от боли, корчась от ожогов внутреннего огня, обещающего сжечь меня дотла.
Надо мной навис риши Брамья. Положил руку на лоб и что-то пробормотал.
Сердце успокоилось, жар в груди утих, и я увидел наблюдающие за мной золотые глаза и улыбку. Его улыбку. Затем Коли отвернулся, перед ним открылось окно, и он исчез.
Мир потемнел.
Проснулся я в койке в Мастерской исцеления. Вокруг все плыло в туманной дымке; пробивающееся в окна утреннее солнце страшно резало глаза. Я сморщился и перевернулся на другой бок.
– Что?.. – Одно-единственное слово отняло у меня последние силы.
– Не разговаривай. – Голос Арам…
Я застонал и тут же кое-что вспомнил:
– Нихам, посох… Шола!
Попытка приподняться отозвалась болью во всем теле – меня словно обожгло. Арам мягко положила руки мне на плечи, заставляя лечь, однако я воспротивился и хрипло выговорил:
– Что случилось?
Горло саднило ужасно.
Жарко… Похоже, я вновь нагреваюсь изнутри. В груди прокатилась горячая волна.
– Арам!
Я получил хороший шлепок по щеке, и моя голова мотнулась в сторону, зато зрение вдруг прояснилось. Надо мной стоял риши Брамья с поднятой вверх рукой – видать, готовился врезать еще разок.
– Посмотри на меня.
Я поднял взгляд. Риши утратил и свою хитрую улыбку, и ребяческое озорство, и сумасшедший блеск в глазах.
– Создай грани. Что видишь?
Я не стал спрашивать, что он имел в виду своим дурацким вопросом, и безропотно подчинился. Горящая свеча вернулась, а с ней – огонь. Теперь он не был чужим – знакомая, привычная среда. Голод… Потребность… В груди зародился беззвучный крик, который я издать не мог, и все же он просился наружу. На лбу у меня выступил пот, и я, тяжело дыша, рассказал риши, какие испытал ощущения.
– Хорошо. Дыши. Закрой глаза. Ты должен научиться выходить из граней так, чтобы не допустить резкой отдачи. Следуй за мной.
Я повиновался.
– Огонь умирает. Едва тлеет. Не пытайся его тушить. Не пробуй закрыть от него разум. Просто признай – он есть. Слушай его. Пойми, что ему нужно. Дай ему догореть. Языки огня все ниже, все слабее. Следи, как они гаснут один за другим – как догорающие маленькие свечки. Есть? Убери одну грань. Потом следующую. Не торопись, Ари. Я тебя чувствую. Ты меня отталкиваешь.
Он был прав. На меня словно давил физический вес, и мозг приказывал сопротивляться. То воздействовали на мой разум грани риши, мягко его прощупывая и подталкивая.
Я расслабился и уступил. Грани исчезали одна за другой, и огонь наконец потух.
– Так лучше?
Я тяжело выдохнул и обмяк.
– Да.
– Хорошо. Арам, оставь нас на минутку, мне нужно поговорить с Ари наедине. Если встретишь Мастера исцеления, скажи, что я пока прошу его не входить, джи-а?
– Джи, риши Брамья.
Арам бросила на меня последний взгляд и пошла к выходу.
Я проводил ее глазами и ощутил холод, словно наступила зимняя ночь.
– Сам не знаю, что это было. Я так переживаю, я…
Риши Брамья вставил, подняв руку:
– Во-первых, по-моему, ты захочешь кое-что увидеть.
Он бросил на кровать мешок. Знакомый мешок. Неужели мой…
Развязав веревку, риши перевернул его кверху дном и подтолкнул ко мне содержимое. Рыжий как пламя котенок с негодованием воззрился на Мастера плетений, а потом, заметив хозяина, громко замурлыкал и прижался головой к моему колену.
Взяв его на руки, я заплакал.
Риши некоторое время молча наблюдал за нами.
– Ты назвал его Шолой?
– Ты не
