Пес примчался довольный, в пасти бьет хвостом огромная рыбина. Я сказал раздраженно:
— Сегодня же не среда!.. Пора тебе календарь с собой носить!
Пес сконфуженно положил рыбину перед сэром Растером, знает, как не люблю чистить рыбу, виновато поскреб хвостом землю. Растер смотрел то на меня, то на Пса, наконец осторожно взял рыбину, добил ее ударом палки по голове.
— А что, — спросил он осторожно, — он рыбу должен ловить только в среду?
— Да.
— Почему?
— Постный день, — объяснил я.
— А-а-а-а, — протянул он озадаченно.
— Язычники не знают христианских обычаев, — заметил я со скрытой ехидцей.
Он уловил, пробурчал:
— Господь делает исключение для странствующих и путешествующих.
— Потому у вас вся жизнь в странствиях? — спросил я. — Очень удобно. Никакой ответственности ни перед Богом, ни перед обществом, ни перед семьей, ни перед родителями... Разве что перед конем, да и того наверняка даже не знаете, как зовут.
В неподвижном темном воздухе жареный гусь пахнет умопомрачительно, сэр Растер не отрывает взгляда от зарумянившейся корочки, а та на глазах коричневеет, ароматы плывут горячечные, заставляющие сердце биться чаще, желудок подпрыгивать в нетерпении, а пальцы сжиматься в кулаки.
Пес шумно вздохнул, сэр Растер сказал быстро:
— Собачка чувствует, что готово... У собак это... чутье!
— Снимайте, — согласился я, счастливый, что перетерпел этого хама и заставил его первым сдаться. — Если считаете, что сырых мест не будет... Не люблю непрожаренное мясо.
— Готово-готово, — заверил он, но снимал замедленными движениями, сейчас можно и не торопиться, подержать над раскаленными углями чуть дольше, давая розовому мясу приобрести почти белый оттенок. — Гусь хорош, молодой и сочный... Собачке вашей повезло.
— При чем здесь везенье? — удивился я. — Он выбирает именно молодых и толстых. Может быть, в прошлой жизни был поваром! У самого императора.
Сэр Растер по праву старшего, которым он воспользовался с такой бесцеремонностью, словно это он победил меня пару раз и теперь великодушно оказывает мне покровительство, разорвал гуся на части, мне протянул грудку, спасибо, себе взял лапу. Что ж, вслух если и не признается, то вот этим жестом признал сюзереном меня, а себя поставил в вассальный ряд.
Я с наслаждением вгрызся в горячее мясо, сок потек по пальцам до самого локтя, я пытался подхватить одну струйку языком, мне можно, я же варвар, сэр Растер даже зарычал, впиваясь в ножку, словно вампир в яремную вену молодой девушки, я на миг усомнился, что человек произошел именно от обезьяны, разве что та обезьяна сумела поиметь саблезубого тигра.
Рыбу поджарили и съели напоследок: она готовится впятеро быстрее мяса, можно бы ее раньше гуся, но мы же цивилизованные, и если рыбу подают после, то и мы после. Разве что жирные пальцы вытерли о траву за неимением слуг с пышными волосами и хорошо мнущимися нарядами.
— А вина у вас нет? — поинтересовался сэр Растер. .
— Какое предпочитаете? — ответил я любезно. Он засмеялся.
— Как-то помню, разграбили мы один караван... А в нем помимо всякого добра везли еще и дюжину кувшинов какого-то редкого вина! Как мы тогда надрались... Это потом уже сожалели, когда узнали, что за каждый кувшин можно было снарядить по десять конных рыцарей и оплатить их на год вперед!
— Как вино называлось? — поинтересовался я.
— Фессалийское, вроде бы... да, фессалийское. Как вспомню...
Он сладострастно и вместе с тем горестно вздохнул, как большая лягушка в брачный период. Я молча поднялся и пошел к своему мешку, что под охраной Пса лежит под деревом. Фессалийское совершенно случайно пил недавно, вкус помню, им гордится граф Дюрангерд, в его подвалах хранится с древних времен.
В мешке помимо всего прочего три фляги, одна почти пуста, я вылил остатки воды на землю. У костра сэр Растер затянул веселую песню, слух у него, как у галапагосской черепахи, да и голос того же тембра. Я отвернулся и, сосредоточившись, начал как можно более отчетливее вспоминать вкус фессалийского, представил себе, что им наполняется фляга, отсек все звуки и шорохи, только вкус вина и его местоположение, я же не волшебник, который может создать вино вместе с флягой или кувшином, у меня все по-другому, опаснее, до сих пор боюсь прибегать к этому способу, хотя возможности у него еще какие...
Фляга в руках потяжелела. Я чувствовал, как дрожь бьет все тело, стало холодно, по спине озноб, даже суставы заныли, будто при сильнейшей простуде. Я перевел дыхание, на всякий случай сделал осторожный глоток, чтобы я да не перепутал... уф, пронесло...
Сэр Растер прервал песнь и вскинул брови, когда я протянул ему флягу.
— Что там?
— Попробуйте, — сказал я небрежно, — у нас это слуги пьют, да нередко и коней поят...
Он поморщился, понюхал, глаза расширились, сделал осторожный глоток, ахнул, перевел ошалелый взгляд на меня.
— Фессалийское!.. Я никогда не забуду его вкус!
— Пейте, — сказал я, лег на спину, руки забросил за голову. — Раз нравится, не стесняйте себя.
— Сэр Светлый... но... откуда?
— Из фляги, — ответил я.
— А... во флягу откуда?
— Из бурдюка, — ответил я. Поправился: — Нет, вино очень старое... Наверное, из кувшина. Сэр Растер, не дворянское это дело — вино наливать! А извозчики на что? В смысле, слугам скажешь — делают...
Не отвечая, он смаковал, закатывал глаза, делал осторожный глоток и долго катал вино во рту, давая ему возможность всосаться напрямую и не быть разложенным на составляющие в желудке, снова делал глоток. Морда раскраснелась, глаза блестят…
Зайчик наконец ощутил симпатию к огромному спокойному коню сэра Растера, идут голова к голове, о чем-то переговариваются на своем лошажьем языке. И хотя Зайчик не совсем лошадь, но раз уж косит под коня, то косит умело. Дорожка петляет между глыб, я угадываю оплавленные до самого основания звездным жаром башни, иногда торчат чудом сохранившиеся фрагменты стен с затейливым барельефом, как живое доказательство, что уже здесь начинаются земли, через которые перемахнула все уничтожающая Желтая Волна.
Все заметнее становилось дыхание реки, выехали на пригорок, я охнул и остановил коня. Даже Пес и Зайчик насторожили уши, значит, мне не почудилось, через реку в самом деле переброшен дивный мост без всяких опор, хрупкий и сверкающий... весь из серебряного света, через него просматриваются на том берегу камни и набегающие волны.
Растер бросил на меня самодовольный взгляд, словно это сам он только что устроил. — Ну как?
— Ошарашивает, — признался я. — Эх, если бы по такому мосту...
— Не успели, — ответил он непонятно.
