Вопрос не ахти какой умный, но настрой надо было сбить с излишней серьезности. Очень уж решительно глядели на меня попутчики.
— Странный обычай. Разве спящий может ответить?
— А ты не так глуп, каким хочешь казаться, — проворчал Круглей. — Даже я поверил.
— Не понимаю тебя… — я говорил спокойно, не меняя тона. — Зачем казаться? Здесь глупым быть хорошо? — я прибавил в голос немного удивления и огорчения. — Жаль. Степан умный. Чужой — да. Много видит впервые — да. Не считать деньги — да. Глупый — нет. Степан воин! Глупый воин — мертвый падаль. Долго не жить. Глупый — плохо.
— Да. Ты прав, Степан, — купец, видимо, что-то окончательно для себя решил, потому что подошел ближе и сел на свое прежнее место, напротив меня.
Свободно сел, раскованно.
— Дурной голове везде убыток. И как я уже говорил раньше, я добро помню и зла тебе не желаю. Давай уже расскажи нам о себе. Одна голова хорошо, а четыре — лучше. Подумаем сообща, как быть… Негоже с такой тенью путешествовать. Раньше или позже — она тебя настигнет. А поскольку от чудища, о котором так горячо рассказывал Раж, на тебе только шкура, да и та — явно с чужого плеча, отбиться от ратников ты вряд ли сумеешь. Ну а на дыбе княжеские дознаватели вложат в твои уста любое признание. Ты уж поверь.
* * *
— Не понимаю…
Я принял самый тупой вид, какой только смог на себя напустить.
— Я нарушить закон?
— Этого я пока не знаю, — пожал плечами Круглей. — Но если ты хоть как-то причастен к смерти княжича Витойта — боюсь, о законе можешь забыть. Даже если бы у тебя нашлось, чем заплатить виру. Князья за свою кровь золото не берут, только жизнями. Или — городами… — последние слова купец пробормотал едва слышно, словно напоминая о чем-то самому себе.
Черт, черт и черт! Ну что мне делать? Продолжать изображать недалекого здоровяка, впервые в жизни с Карпатских кряжей спустившегося к людям обменять трембиту на соль и спички и узнавшего, что советской власти больше нет. Как, впрочем, и никакой другой тоже. Помог тот же Круглей.
Купец не мог изучать психологию, но разбирался в ней не хуже иных дипломированных специалистов.
Не дождавшись от меня ответа в отведенный срок, он улыбнулся, непринужденно покинул зону противостояния, подсел ко мне сбоку и положил руку на колено. Глядя при этом прямо в глаза.
— Да, ты прав, Степан. Пока мы не выпили с тобой братины, полного доверия нет. Но я готов это сделать хоть сейчас. Примешь ли ты мою кровь и мою дружбу?
Вот тебе бабка и Юрьев день! Купец предлагает мне ни больше ни меньше — стать его побратимом! Что на Руси, да и не только в ней, всегда считалось высшим проявлением родства и доверия. Брат или друг могут предать, побратим — никогда. И отказаться от такого предложения — значит нанести смертельное оскорбление. Хуже, чем в лицо плюнуть!..
Так что раздумывать некогда. Да и незачем, если честно. Побратим гостя — это не дикий варвар из неведомых стран. Это уже чин. И немалый!
— Приму. Считаешь, я достоин?
— Эй, парни! Несите сюда братину! — вместо ответа обернулся Круглей к Озару и Кузьме.
— А ты не слишком торопишься, Круглей?
Похоже, старшой не спорил с купцом, но и не одобрял такого решения.
— Скажи, Озар, сколько мы с тобою вместе по дорогам ходим?
— Считать по твоей части, — проворчал тот. — Много…
— Это ты в самое яблочко подметил, — кивнул Круглей. — Именно: считать и думать — по моей части. И потому что я это умею, мы еще ни разу без прибытка не возвращались.
— А как же тот случай…
— То был мой третий самостоятельный поход, — перебил Озара купец. — Тогда я был молод и глуп. Вон, как Кузьма в сравнении с тобой. С тех пор много воды утекло. Я научился кое-чему и теперь, не бахвалясь, могу утверждать, что немного понимаю и разбираюсь в купеческом деле. А главное — в людях.
— Может, ты и прав, — пошел на попятную старшой. — Есть в этом парне что-то. Необычное…
— Ну да, — встрял в разговор и Кузьма. — Конечно, есть. Он же варвар?
Мужчины переглянулись и рассмеялись. Наверно, поняли, что и сами не слишком отличаются суждениями от юноши. Просто он еще не умеет так хорошо скрывать свои мысли. А по сути…
— Ладно, будь по-твоему. — Озар развернулся и зашагал к возам.
— Дай-то Бог, — перекрестился купец, посматривая на меня. А потом прибавил чуть тише и в сторону: — Дай-то Бог… Но, чувствую — не ошибаюсь…
Мне бы его уверенность. А ведь побратимство, как братина — с двумя ручками. Он во мне что-то разглядел пытливым купеческим взором, а что я о торговце, то бишь госте Круглее из Белозерья знаю? И брать на себя такие обязательства?! А вдруг он… Хотя, если по совокупности.
— Я вижу, Степан, что ты в смятении пребываешь?
— Нет… Но…
Красноречиво. Ничего не скажешь. Зато точно отражает мои мысли.
— Наверное, традиции наших народов схожи, но не до конца, — кивнул Круглей, видимо, все-таки сумевший что-то понять из моего мычания. — Позволь объяснить, а то ты побледнел, прямо как шкура людоеда… Ха-ха-ха…
Он дружески ткнул меня кулаком в бок.
— Я предлагаю тебе распить с нами «малую братину», походную. Не с молоком, а — вином. Что сделает нас побратимами на время этого похода. А принять «большую» братину или покинуть товарищество — будем решать, когда домой вернемся.
— Вот как?..
Ну, это значительно упрощает ситуацию. Такой «союзнический» договор я могу подписать. Сам в попутчики набивался.
— А у вас иначе? — поинтересовался купец.
— Да. Иначе, — кивнул я. — Один раз. Навсегда…
— Сурово, — оценил Круглей. — То-то, я гляжу, ты как просватанная девица смутился, — хохотнул добродушно. — Вроде и отказать людям неудобно, того гляди до старости в девках засидишься, но и другой сердцу мил. Не робей, Степан… — вслед за первым последовал второй тычок под ребра. — Будет у тебя время к «невесте» приглядеться да ближе познакомиться.
Тем временем Озар вернулся, неся в одной руке посудину, больше всего похожую на супницу, а в другой — полуведерную бутыль, оплетенную лозой. Поставил все это перед нами и сам присел напротив. Чуть помешкав, рядом примостился и Кузьма.
Круглей проворно вышиб чоп и наполнил братину темным и густым вином.
Запах был такой, что мне сразу представились бесконечные виноградники Одессчины. Длинные, уходящие за горизонт ряды виноградных лоз, дрожащие в дымке перегретого воздуха и наполняющие его пряно-сладким духом созревающих гроздьев. А еще такой же запах стоял в моем номере, из-за того что мы с подругой умудрились опрокинуть початую бутылку «Изабеллы» на кровать раньше, чем сами в ней оказались. И хоть простыни сменили уже на следующий день — аромат винограда и страсти не выветрился до конца сезона.
