— Надо уходить отсюда, Бритва.
— Сам знаю, Феникс, не учи ученого!
Тард обернулся по направлению взгляда Карнажа, но наткнулся только на пустующий стол у самой двери, где дымился в чашке еще горячий чай.
— Есть у меня один знакомец здесь, к нему и двинем! — вспомнил Гортт, — Собирай харчи, братва, и ходу отсюда.
Наемникам не надо было повторять дважды, тем более это сказал правая рука их главаря. Но уж чьих приказов они точно не станут слушать, так это красноволосого мясника, будь он хоть левой рукой, хоть правой ногой Тарда. Карнаж спокойно встречал взгляды товарищей по оружию, даже не оскорбляясь. Люди всегда выкажут свое отношение и осудят, даже если речь шла об их жизни и всегда придирчиво отнесутся к способу собственного спасения. Хотя, спроси кого сейчас — никто не захочет отправиться на тот свет таким способом, каким умерла подносчица кушаний. Воинам пристало погибать на поле брани с мечом в руках, а не как этой женщине, от яда подмешанного в питие.
И все равно, брезгливо переступают через ее скрючившееся тело в узком проходе меж перегородок на пути к дверям…
— Черт! Черт! Черт!!! — Матиас чуть не бежал по трёдельским улицам, расталкивая прохожих.
Сердце шпиона бешено колотилось. Куда там старые былые времена и погони! Такого он не видел никогда. Но прекрасно понимал, кто оказался под подозрением и клял на чем свет стоит свои трусливые ноги, что подвели его, взрослого мужчину, испытанного годами службы тайной канцелярии, и сами унесли из гостиницы. Матиас сурово относился к себе и беспощадно признавал, почему дал слабину. Потому что Эрнотон сирота и никому кроме своего наставника не нужен в целом свете. А эта красноволосая тварь, что с такой легкостью убила женщину…
Наверняка он испугался этого нелюдя. Просто испугался и Эрнотон тут ни при чем. Хотя, что мешает этому остроухому живодеру явиться ночью в дом купца эльфа и стребовать ответов на наверняка появившиеся у него вопросы? Поверит ли он Матиасу? Но шпион знал точно — он был непричастен и никогда бы не стал травить тех, над кем ему был поручен канцелярией особый надзор. Сиречь оберегать и сторожить жизни наемников пуще собственной.
* * *
Клод любил зимний Фелар. Он очень любил это время года. Неторопливое, холодное, с великолепием сочетания черного и белого по обочинам дорог, когда отправляешься в дальний путь. Солнечные дни оказывались редки, и Клоду в зимние месяцы казалось, что время замедляло свой ход для него. Долгие вечера у камина с чашкой горячего шоколада послед вихря дневных забот и треволнений сладко растягивались в приятное времяпрепровождение в тепле и уюте. С некоторых пор служитель канцелярии часто покидал столицу, чего раньше с ним не случалось, особенно если он оказывался в гуще событий, и отправлялся в свое поместье. И тем чаще Клод так поступал, чем более важные дела скапливались вокруг королевского трона и государственности в целом. Тишина и покой старого поместья манили его с тех пор, как, по уговорам брата, он отправился туда после отплытия убийц драконов, чтобы немного отдохнуть от насущных дел.
Клод боялся воспоминаний, что накинутся, едва он ступит на родной порог, но за давностью лет кольнули они всего раз и то не слишком больно, когда проходил мимо сада, где любила гулять покойная супруга. Слуги обрадовались приезду хозяина и из кожи вон лезли, чтобы во всем ему угодить. Хотя Клод того не требовал. Он просто хотел побыть один — вот и все. Отдохнуть от всех лиц, что видел при дворе: добрые или злые, искаженные гримасой сильных чувств или же наоборот холодные и невозмутимые, что серый камень кладки стен, — все они одинаково надоели ему. Да и своему лицу стоило дать отдых. И без того лицемерие иссекло его морщинами раньше времени…
Холодный ветер дул в лицо. Задумчивые складки на лбу расправились, когда Клод вспомнил о теплом камине и чашке горячего шоколада, что снова будут ожидать его в поместье по окончании этой долгой, необязательной, но важной дороги в одну деревушку, где произошла стычка с Черными Псами.
Как же хорошо, когда за столько лет в сумбуре придворной жизни случается урвать толику незыблемого, толику постоянства для себя и близких. Бурная молодость пробурлила, прорубила ход, тоннель в стенах, что ставила на пути жизнь и там в конце… Вряд ли только лишь белый свет. Нет. Перед этим есть некое спокойное постоянство, которое отвоюешь в непрестанной толкотне локтями с другими. По молодости кажется, что такое продолжится бесконечно долго. Но, с течением времени, бег замедляется, торопливость и суета покидают ноги и уже шагом, степенно, по пути забавляя себя воспоминаниями и развлекаясь удивлением от себя, прежнего, что проделывал этот тоннель к каким-то благам, словно рудокоп к жиле. С каким усердием и старанием проделывал это Клод — и вот заслуженно идет, спокойный и невозмутимый, тертый калач, так, наверное, называют это состояние рассудка простые крестьяне. Не считая больше времени, не оглядываясь всякий раз назад и лихорадочно собирая в голове, как скаредный ростовщик монеты в сундук, все что сделал и не сделал, обещал, выполнил и наоборот, утешил или огорчил, расстроил или обрадовал, разрушил или создал… Такое было. Было и прошло. В жизни людей случаются подобные нелепости, когда жажда всемогущества обуревает во сто крат несбыточной мечтой ВСЕ исправить, ВСЕ вернуть и себя, бесценного и дорогого, на самом пике самолюбия и эгоизма срочно посвятить в бессмертие, причислить к лику святых — у каждого своя крайность. У человека такие вещи случаются раза два за его век, третий просто не успевает произойти, так как голова уберегает стареющее тело от излишних треволнений, постепенно усыпляя до этого ясный разум, как стоящего в карауле далеко не первую ночь часового, что не смог проспаться накануне днем. Но еще остаются и «седина в бороду», и «бес в ребро», и так любимые всеми дряхлые бродячие рыцари, даже не подозревающие, что это просто еще один выход, найденный рассудком для неугомонного тела.
Из действительных людей под старость складывались некие образы, под которые подпадали многие придворные. Клод повидал всякие, также повстречал и своих собратьев по пристрастию к покою и тишине. С такими можно было приятно скоротать вечерок, а не пускаться во все тяжкие с бесом, что так пристрастился к ребрам, завидев седину в бороде, или воинствующим старым пердунам консервативных и глубочайших убеждений в том, что кому-то нужно подать пример…
После поворота показалось то, что встречные обещали ему в качестве гордо именуемой ими «дороги» — колея, проторенная среди перелесков и холмов колесами телег и возов. Клод пустил коня шагом. Хотелось немного оттянуть то, что будет ждать его в деревушке… Уже давно городке, и на картах он тоже появился, правда пока без названия. Но докладывал о событиях сыскарь, житель столицы. Таким все и вся — деревня за стенами Шаргарда или Шаарона.
