— А?
— Сказала «а», скажи «бэ».
— Бэ-э-э-э!.
— Молодец. Но Путешествие, видишь ли, не есть простое перемещение из пункта А в пункт Б. Это нечто более забавное… Странно, — ещё вчера ты не подвергала никакому сомнению возможность проникать в миры духов сквозь скромное отверстие в бубне, а сейчас вдруг перед одигонием так остолбенела.
— Так то от бубна дырка, мир потусторонний, а тут… чёрт знает что. Не понятно чем управляется.
— Волей управляется.
— Волей?
— Да, волей. Воля — это концепция, управляющая пространством, временем и событийной вероятностью. И это воля — воля Автора.
— Автора? Какого ещё автора?
— Того самого человека, чьи обширные обязанности сводятся к тому, чтобы придавать нереальным категориям утонченно-привлекательный вид и вставлять их в жесткие рамки реальности. И ещё, — Автор, девица, — это как раз тот, кто о нас с тобой сейчас рассказывает. Слышишь?
— Рассказывает? Кому?
— Кому-то… — Виктор пожал плечами. — Не знаю кому. Знаю только, что до тех пор, пока эта коммуникация продолжается, мы с тобой существуем.
— А потом?
— Суп с котом. Что будет потом, никому не известно. Известно только то, что было сначала.
— А что было сначала?
— Слово.
— Какое?
— «Сначала»
— Ничего не понимаю. А причём тут о-ди-гоний? Ничего не понимаю.
— А потому что не твоего бабского ума это дело. Расслабься и не суетись. Поверь мне и иди за мной. А не хочешь, — оставайся дома. Насиловать никто не будет.
— Нет. Я с тобой, — упрямо мотнула головой Йоо.
— Ну со мной, так со мной. Только знай…
Но тут им пришлось свою такую замечательную беседу ни о чём прервать на полуслове, поскольку в апартаменты, потревожив растянувшегося у порога пса, вошли один за другим трое неизвестных.
Троица, надо сказать, выглядела несколько эклектично.
Первой в дверях появилась невероятно стройная дама, — просто невероятно, какая это была строгая линия от паркета через одиозно высокий каблук и дальше-выше — по крутому бедру. И спинка царственно была поставлена. И грудь упругая — соответственно. Ах!
Но хотя и на высоте каблуков своих умопомрачительно красных туфель незнакомка была, да отчего-то — вот незадача — в потёртой временем чекистской «косухе». Из худо отделанной кожи. Н-да…
Но впрочем, что тут такого? Да, в куртке. Да, в потёртой. Да, с плеча чужого. И что? Ничего. Зато из-под этой музейности — нечто невероятно муарово-атласное у неё выглядывало. На тонюсеньких бретельках. И на сто нет, на двести — метров выше колен. А на гордых ножках — чулки чёрные. Со стрелкой. И от среза платья-комбинации и до верхнего края до мурашек нежной на ощупь фильдеперсовости — тонкая полоска тела комиссарского.
Такая вот тридцатых годов прошлого века эротика. Крутая порнуха. Сексапильность густая.
И была вошедшая не молода, но и не стара, а пребывала в том славном возрасте, который спецы по женской части, от вожделения спуская слюни, определяют, как «в самом соку».
Имела эта знатная бабца стрижку «паж», волосы её были черны (правда у корней предательски белели, но мы-то вид сделаем, что этого не замечаем). Широкие, несколько развязные, но отнюдь не вульгарные, движения выдавали её за женщину вполне самостоятельную, а открытый, смелый и внимательно-цепкий взгляд огромных зелёных глаз — ещё, к тому же, и самодостаточную. Примечательным было и то, как жадно курила она вонючую дешёвую папиросину, вставив её в длинный и, судя по замысловатой инкрустации, дорогой мундштук. Пепел сбрасывала она, время от времени манерно постукивая длинным пальчиком по кончику папиросы, прямо на притоптанный ворс здешнего персидского ковра. Несколько этим обстоятельством не смущаясь. Что говорило само за себя. И ещё… И ещё вот что — за лёгкой вуалью сизого табачного дыма видна была на бледной щеке чёрная искусственная мушка. Однако.
За нею следом, пружиня шагом, вошёл высокий, — очень высокий, мужчина.
Вид имел он аскетичный, и даже несколько измождённый. Острыми чертами лица и смуглостью кожи тянул он на европейца-южанина. Подтверждал это предположение и вороний цвет его волнистых волос, правда, уже несколько припорошенных импозантной сединой — господину этому было явно за сорок. Хотя держался молодцевато. Да и прикинут он был с претензией на воинствующий романтизм: в американскую куртку «пилот», лётные штаны, такие, знаете, со шнуровками в разных местах и в лётные же боты, а в руках к тому же крутил ещё и лёгкий авиационный шлемофон. С прикреплёнными к нему защитными очками. Правда, вкупе со всей этой в высь зовущей экипировкой не очень как-то читалась расшитая пёстрыми стекляшками пышная манишка тореадора, выглядывающая из-под его расстёгнутой куртки. Но эта нестыковочка хотя в глаза и бросалась, но не напрягала, потому что красавец этот глядел вокруг себя с таким видом… Впрочем, правый глаз его был стеклянным. И будет о нём.
Следом за длинным вошёл невысокий. В болотного цвета повыцветшем форменном пальто не известно какой службы.
И описать этого третьего представляется делом немудрёным. Он был китайцем.
Представление прибывшего личного состава началось незамедлительно.
Дама была представлена, как некая Мария Климова, она же Маруся, она же Мурка. Смелая женщина. Без страха и упрёка. Верный боевой товарищ. Превосходно стреляет из всех видов оружия. Легко входит в доверие к аборигенам. В случае необходимости способна оказать медицинскую помощь. Кадр опытный. Проверенный. Надёжный. В свое время работала на совдепы, агентом в структуре ВЧК. Затем прозрела и отреклась. Сейчас — креатура Совета.
— Сколько же вам тогда, извините, лет, если вы ещё в чэка успели потрудиться? — удивлённо спросил у неё Виктор, выслушав краткую характеристику, данную ей Бодрийаром.
— Ах, неужели наступили такие времена, что стало позволительно задавать женщине подобного рода вопросы? — вопросом на вопрос ответила Маруся, и выдохнула долгую струю дыма Виктору прямо в лицо.
— Ну, это я к тому просто, что Жану не верю. Невозможно поверить, настолько вы выглядите великолепно, — вышел из положения Виктор, ладонью расшвыряв густые табачные клубы.
— Спасибо, милый, — томным голосом поблагодарила за комплимент Маруся и по-свойски, в манере дам полусвета, провела свободной рукой по его подбородку. Ласково.
Йоо передёрнуло. В глазёнках девичьих сверкнули молнии. Что ни осталось не замеченным Марусей. И Маруся Климова, она же Мурка, хохотнув, вскинула голову и сладко затянулась.
Высокий был представлен как Испанский Лётчик.
