— Если будет плохо, приходи ко мне в любое время. А сейчас извини, мне пора…
Он стиснул плечо Андрея и поспешно ушел, расталкивая попавшиеся на пути стулья.
Андрей посидел с минуту, потом решительно встал и вышел на улицу.
Шурка стоял неподалеку от входа в кафе, и, прислонясь к ограде скверика, продолжал мучить тамагочи.
— Шура, пойдем…
Сын подбежал и пошел рядом, подстраиваясь к широким шагам Андрея. Андрей рассеянно потрепал его по макушке, обнял за плечо и повел за собой:
— Пошли скорее, пока Гильдию под сигнализацию не сдали, а то придется на улице ночевать.
Глава 9. Заявление об уходе
Егор закончил чистить палас в гостиной, выключил пылесос, присел на корточки, критически оглядел результаты своего труда вблизи и остался доволен.
Вздохнув, он опустился прямо на палас, скрестил ноги по-турецки, лениво осмотрелся. Что бы такое еще почистить?
Кругом и так не было ни пылинки. Но нужно было чем-то заняться, и Егор решил, что лишняя уборка еще никому не навредила. Вытащив из кладовки пылесос, он обошел все комнаты и, не торопясь, повторил движение за движением то, чем занимался регулярно один раз в два дня. Сегодня смысла в уборке было немного, но это был прекрасный способ убить время.
За окном начало темнеть. Никогда раньше Родион не решался так долго бродить в одиночестве. Сколько Егор помнил, за годы, прошедшие с того злополучного дня, Родион предпочитал все же держаться поближе к Стражу несмотря ни на какие размолвки. Необычно длительное отсутствие брата раздражало, Егор уже не мог разобраться, чего же было больше в этом раздражении: злости или тревоги.
Егор спровадил Юльку почти сразу же после бегства Родиона. Он никак не мог переключиться на свою подружку, и та, потеряв надежду расшевелить кавалера, ушла, надувшись.
Ох, какими только распоследними словами Егор ни проклинал себя! Хорошо же он выглядел в глазах своей девушки! Здоровый сытый жлоб вместо того, чтобы брать от жизни все сполна, мечется, переживает, нервничает… И из-за чего! Похоже, что должность Стража и вправду превратила его из мужика в бесполое нервное существо, охваченное болезненным чувством долга и гипертрофированными родительскими инстинктами. Практически, Егор сам осложнил себе жизнь излишними обязанностями, ведь Родион хотя и стал волею судьбы парнем со многими странностями, но он не был ни больным, ни беспомощным инвалидом и мог постоять за себя всевозможными, в том числе и не всякому доступными способами.
Егор частенько, как дурной сон, вспоминал свое детство. И он вынужден был признать, что пока братья не вырвались из ставшего ненавистным родного дома, именно Родион защищал их обоих от невыносимого воспитательного процесса. Он первым перестал терпеть выходки отца и не стеснялся пускать в ход самые коварные из своих штучек.
Сначала Егор приходил в ужас, ожидая самого жестокого наказания за дерзость, но Родион, как правило, физически лишал отца возможности наказать сыновей. Потом такое поведение стало привычным, но Егор до сих пор не забыл свой шок, когда Родион впервые продемонстрировал свой удивительный дар.
Случилось это на следующий день после того, как Родька выкинул тот нелепый номер с незнакомцем…
…Трудно придумать что-либо противнее фаршированного кабачка со сметаной. Зачем, спрашивается, смешивать, когда можно предложить все в отдельности? И каждый взял бы то, что по вкусу.
Например, сметаны, холодненькой, густой, с куском ржаного хлеба Егорка, пожалуй, съел бы. Мясо тоже хорошо: симпатичный кусчек без всяких там макарон или, того хуже, тушеной брюквы. А вот водянистую сладковатую мякоть кабачка Егор ни за что не стал бы есть по собственной воле. Ну а уж когда это все перемешано и плавает в теплой жидкой молочной водичке… Бр-р-р. Польза для здоровья превыше всего. Только Егор, дожив до тринадцати лет, никак не мог себе уяснить, как может идти на пользу пища, съеденная без удовольствия.
Егор неохотно ковырял вилкой в тарелке и, косясь в сторону сидящего рядом брата, отлично видел, что и тот тоже без всякого восторга впихивает в себя злосчастный ужин. И лицо у Родьки было таким, что любой бы сжалился. Но только не родители.
Отец с матерью не были такими уж тиранами. Егор знал, что бывает хуже, много хуже. В семье Березиных все было очень даже пристойно. Физические наказания интеллигентные советские инженеры если и применяли, то не как систему, а исключительно в качестве крайней меры. Прочие редкие шлепки, оплеухи и подзатыльники Егор в расчет не принимал.
Удручало другое: отец с матерью не терпели ни одного слова, сказанного близнецами поперек. Малейшее неповиновение не на шутку оскорбляло родителей и прямо-таки выводило из себя их обоих, особенно отца.
Егор уже смирился с тем, что они с Родькой сильно осложняют многотрудную жизнь родителей. Он уже знал, что каждый папаша, забирая дитя из роддома, наверняка надеется, что с пеленок и до свадьбы его малыш будет стоять по стойке «смирно», ходить по струнке и разговаривать вежливым приглушенным голосом, будет охотно идти навстречу притязаниям родительского тщеславия и всю свою жизнь будет изображать благодарную покорность. Егор чувствовал, что именно этого и ждали родители от него и Родьки. Но при всем желании соответствовать их чаяниям, близнецам не удалось избавить своих предков от жестокого разочарования. Вольно или невольно и сам Егор, и Родька то и дело влипали в ситуации, вызывающие родительский гнев.
Если близнецы не выходили за установленные рамки и были послушными старательными пай-мальчиками, в доме царили мир и покой. Отец тогда бывал всем доволен, прощал мелкие оплошности, шутил и с готовностью занимался с сыновьями всякими мальчишечьими делами. Мать гладила по голове и поминутно целовала, откуда-то то и дело возникали конфеты, яблоки и деньги на игровые автоматы и кино… Но стоило только Родьке заявить, что новые брюки ему совершенно не нравятся, а Егору попроситься вместо опостылевшей музыкальной школы в какую-нибудь спортивную секцию или заявить, что он ненавидит фаршированные кабачки со сметаной, так тут же на горизонте сгущались тучи, сдвигались брови, отец переставал даже разговаривать с двумя придурками, у которых вместо мозгов — вздорный уличный мусор, а мать хоть и вела себя спокойнее, неизменно принимала сторону отца и долго имела оскорбленный вид, давая понять, насколько она возмущена и обижена выходками двух неблагодарных мальчишек…
К подобным перепадам родительского настроения Егор давно привык и пережидал каждую грозу без особого огорчения, зная, что через некоторое время ему снова дадут трешку и отпустят в кино, легонько шлепнув пониже спины.
