Родька вел себя по-другому. Он вообще имел обыкновение обижаться на вполне безобидные вещи, а уж нудные родительские попреки, облаченные во вполне цензурные, но оскорбительные эпитеты, злили Родьку. Он мог часами не выходить из комнаты и целыми днями не разговаривать с родителями. Егор не видел причин для таких страданий, от души посмеивался над причудами брата…
Сегодня Егору не хотелось смеяться.
Нелюбимое кушанье оказалось совсем некстати, да и вчерашнее событие никак было из головы не выкинуть.
Егор не привирал, когда говорил, что натерпелся страху. Он уже слышал на своем веку немало шокирующих, но правдивых историй-страшилок о том, какого рода неприятности могут свалиться на глупого мальчишку, вздумавшего покататься на машине с чужим дядей. Однако Егор искренне считал и себя, и Родьку уже достаточно взрослыми и разумными парнями для того, чтобы не оказаться в опасной ситуации по собственной воле. И Егор просто-напросто глазам своим не поверил, когда увидел в окно брата, садящегося в жигуленок к незнакомому мужчине. Меньше всего Егору хотелось остаться у своих родителей единственным сыном. Поэтому когда его отчаянная беготня в поисках брата увенчалась неожиданным успехом, Егор был счастлив.
Правда, он долго не мог уснуть вечером, ворочался, несколько раз бегал пить минералку, выходил на балкон, умывался холодной водой, снова заваливался в постель, утыкался лицом в подушку, сто раз переворачивал ее прохладной стороной вверх и никак не мог забыться во сне.
Тревога не хотела отпускать Егора, хотя на первый взгляд опасное приключение Родьки окончилось относительно безобидно: рана на лбу оказалась просто пустяком, ссадины на локтях и синяки на коленях тоже не стоили внимания. Однако в поведении брата было что-то необяснимое и пугающее. И когда Родька на соседней кровати среди ночи заскулил и заплакал, Егор и вовсе струхнул.
Сначала он хотел растолкать брата, прервать его ночной кошмар. Он тряс Родьку за плечи, шлепал по щекам, даже щипал, но Родька продолжал спать и жалобно стонал и поскуливал, словно во сне с ним происходило что-то непоправимое. Проснулся Родька внезапно, когда Егор уже оставил свои попытки разбудить брата. Вместо того, чтобы объяснить, что такое с ним происходит, Родька всего лишь грубо послал Егора подальше и, завернувшись с головой в одеяло, пролежал так до утра.
Днем все продолжалось по-прежнему. Родька не выходил из дома, почти не покидая спальню. Он сидел на широком подоконнике или валялся на застеленной постели и, казалось, что он напряженно обдумывает что-то. Делиться с братом Родька не желал, и Егор безуспешно гадал, что же произошло в той страшной квартире.
Когда родители пришли с работы, позвали сыновей ужинать, и на столе возникли полезные и ненавистные кабачки в сметане, Егор совершенно уверился, в том, что ничем хорошим день не кончится. Уж в этом-то интуиция его ни разу не подводила.
За ужином близнецы помалкивали.
Родька смирно сидел на своем месте, и казалось, произнеси у него над ухом хоть слово, и он взовьется с перепугу, настолько отрешенный вид у него был. А Егор наблюдал за странным поведением брата и собирал последние силы для того, чтобы проглотить проклятый кабачок… Вот уж испытание, какого и врагу не пожелаешь!
— Кстати, Лена, — отец вдруг оторвался от еды с самым таинственным видом. Был он сегодня в неплохом нстроении. — Ты знаешь Борисенко?
— Какого Борисенко? — равнодушно отозвалась мать.
— Из техбюро. Ну, балагур такой…
— Ну, помню, — кивнула мать. — И что Борисенко?
— Он сегодня всех замучал своей историей. Ходил из отдела в отдел и никому работать не давал. Рассказывал, вчера в его подъезде мертвеца в квартире нашли… Борисенко на втором этаже живет, а это как раз под ними, — пояснил отец и недоверчиво усмехнулся. — Наговорил всяких ужасов. Мастер он на такие рассказы..
У Егора сердце упало. Неизвестно почему, но он моментально понял, что речь идет именно о том самом, об их с Родькой мертвеце. Егор быстренько взглянул на брата, но тот все так же ковырялся в тарелке и ничем не показал, что разговор ему интересен.
Не слышать слов отца Родька не мог, и Егор только поразился такой необычной выдержке. У него-то самого внутри все задергалось, и от возбуждения проклятый кабачок едва не выскочил наружу тем же путем, каким попал внутрь. Горло запульсировало спазмами, Егор осторожно отложил вилку и, схватив надкусанный ломоть хлеба, принялся торопливо жевать его…
— У Борисенко уже два года теща живет, — продолжал отец. — Он ее из деревни специально привез, чтобы днем квартиру без присмотра не оставлять, район у него нехороший…
— А где он живет-то? — уточнила мать.
— Да знаешь хрущевки у стадиона… — начал отец.
— На Костромской, — вставил Егор и прикусил язык.
Холодные пальцы Родьки впились под столом в голое колено Егора.
Егор едва удержался, чтобы не пихнуть брата локтем в бок, но только сунул руку под стол и попробовал оторвать ладонь Родьки от своей ноги. Это ему не удалось. Да еще отец недоверчиво покосился на Егора и нахмурился:
— А ты-то откуда знаешь про Костромскую?
— Да пацаны… пацаны сегодня во дворе про этот случай рассказывали…
— не на шутку растерялся Егор.
Рука Родьки медленно, словно нехотя, соскользнула с колена Егора.
— Вот-вот, — вдруг посерьезнел отец. — История совсем не смешная.
Покойный года три прожил в той квартире, но кто он такой, никто толком и не знает. Борисенко не был с ним знаком, они даже не здоровались. Обычный, говорит, был человек, вполне приличной наружности… Только квартира у него оказалась пустая да грязная, словно и не жилище, а притон…
Егор мельком взглянул на брата. Родька, белый, как скатерть на столе, сидел, согнувшись, и, не отрываясь, смотрел на огрызок хлебной корки.
— Не своей, что ли, смертью умер? — равнодушно уточнила мать.
— Да как будто бы своей… — отозвался отец. — То ли сердце подвело, то ли астма разыгралась, то ли еще что… Только Борисенко говорит, теща-то его сама не своя была. Говорит, что весь день вчера дома была и слышала, как этот жилец вчера около полудня вернулся, да не один. Тащил кого-то по лестнице… А потом внизу в его квартире страшно кричал и плакал ребенок…
— Мало ли, что бабке покажется? — покачала головой мать.
— Да она вроде бы в своем уме. Я, Лена, это к тому лишь, чтобы наши гаврики послушали хорошенько! — строго возразил отец и повернулся к близнецам. — Ничего подозрительного, говорят, в квартире на нашли, но кто знает, что случилось с тем ребенком и куда он делся! А вы, ребята, чуть из дома выберетесь, шляетесь, где попало и с кем попало…
