Ну да ладно! Существуют боги или нет, вопрос, конечно, философский, и об этом можно будет поспорить с братом Фором за кувшином-другим вина в свободное от забот время. Если, конечно, такое времечко когда-нибудь настанет. Я лично в этом сомневаюсь, у меня слишком пессимистичный взгляд на войну с Неназываемым. По моему мнению, мир со скоростью королевского гонца несется в пасть к голодному огру.
— Ты борешься с Тьмой в себе? — спросил меня один из двух жрецов, стоявших возле главных ворот.
— Я уничтожаю Тьму, — произнес я ритуальную фразу.
— Так войди же и обратись к Ним! — с пафосом произнес второй жрец.
Я не преминул воспользоваться столь гениальной рекомендацией двух стариков, которым было больше нечего делать, кроме как жариться на солнце, встречая и провожая каждого путника.
Что удивительно, стражи Собора входа не было. Как я слышал, из-за запрета жрецов. И это в принципе было правильно, так как бандитские рожи служителей закона вполне могли отпугнуть половину прихожан и лишить Собор значительной части доходов.
Зато стражники прогуливались внутри территории — вокруг цветников, шумящих фонтанов, статуй богов и их храмов, потихоньку дурея от жары в кирасах и рокантонах. Естественно, все они были злы, как орки, у которых во время похода внезапно разболелись зубы. И причина злости была очевидна. В Собор ссылали провинившихся или попавшихся на взятках и вымогательстве сослуживцев Фраго Лантэна. Отправляли на эту не очень почетную службу на разный срок — от дня до года. Эдакое искупление провинностей, где на ухо тебе все время шепчут о грехах приставучие жрецы, а деньги с прихожан взымать строжайше запрещено.
Мимо меня продефилировала парочка оранжево-белых бедняг. Их взгляды цепко скользнули по моей фигуре, выискивая, к чему бы придраться и как бы незаметно от жрецов засадить древко протазана мне в бок. Но я мило улыбнулся и, не удержавшись, весело помахал угрюмым и обозленным страдальцам рукой.
Эх! Люблю я дразнить великана в клетке!
Стражники нахмурились и, покрепче перехватив оружие, направились в мою сторону с явным желанием намять мне бока. Но, как я и предполагал, далеко они не прошли.
Чуть ли не из воздуха на их пути появился жрец и стал читать божественную мораль. На небритых рожах вояк появилось скучающее и такое тоскливое выражение, что я чуть было не прослезился. Ребятам строжайше запрещено вступать в споры или проявлять неуважение к служителям Собора. Под угрозой лишения пенсии. Поэтому им оставалось только слушать, слушать и еще тысячу раз слушать.
Я прошел по аккуратной, мощенной квадратными плитками дорожке, обогнул искрящийся и пенящийся фонтан в виде рыцаря, на полном скаку пробивающего копьем здоровенного огра. Вышел во внутренний двор Собора, где стояли статуи богов, между которыми постоянно крутились просители и посетители из города и близлежащих окрестностей.
Пока здесь не наблюдалось множества паломников, прибывающих из других частей королевства. Их наплыв обычно приходился на время весеннего праздника Богов, так что сейчас двор был не так уж и многолюден. Только возле изваяния Сагры стояло несколько человек. По одежде я узнал в них воинов.
Я скользнул небрежным взглядом по одиннадцати статуям мужчин и женщин. Передо мной стояли боги Сиалы. И остановился на пустом постаменте, где должна была стоять двенадцатая статуя. Сагота.
Так случилось, что в мире существовало только одно-единственное изображение бога воров. Видно, он не слишком жаловал повышенное внимание к своей персоне.
Его скульптура находилась в Запретной части города, и когда случилась заварушка с Рогом Радуги, она осталась по ту сторону стены. А воссоздать статую бога воров так никто и не смог. Даже жрецы не знали, как должен выглядеть Сагот, а потому решили не рисковать, не богохульничать и оставить постамент, где должен стоять бог, до поры до времени пустым.
Покровитель воров и мошенников, как видно, нисколько не возражал против этого. Во всяком случае, жрецы никаких знамений не видели, разве что только после пятого кувшина вина, но эти были столь туманны и загадочны, что никем не воспринимались всерьез. Так что теперь во всех храмах Сагота стояли пустые мраморные тумбы.
Но сейчас на постаменте сидел, скрестив обутые в грязные башмаки ноги, бродяга и держал в протянутой руке грубую глиняную чашку. Удивительно, но жрецы как будто не видели кощунства. Меня разобрало любопытство, и я прошел вдоль ряда остальных божеств к нищему, в самую дальнюю часть зеленого дворика. На ходу сняв плащ, я завернул в него арбалет.
— Хорошо сидишь, — дружелюбно произнес я, останавливаясь перед незнакомцем.
Он бросил на меня взгляд из-под темного, скрывающего лицо капюшона, и тряхнул чашкой для подаяния.
— Удобно? Ноги не затекли? — спросил я, делая вид, что не замечаю жеста.
— Мне сейчас намного комфортней, чем тебе, Гаррет-тень, — прозвучал насмешливый голос.
— Мы знакомы? — Меня начинало раздражать, что меня, похоже, знает каждая крыса Авендума.
— Да нет. — Бродяга пожал плечами и вновь тряхнул чашкой. — Но я о тебе слышал.
— Надеюсь, только самое хорошее? — Я уже потерял всякий интерес к попрошайке и собрался, было, проследовать по едва видимой, заросшей высокой травой дорожке в глубь территории Собора, когда голос нищего остановил меня:
— Кинь монетку, Гаррет, получишь бесплатный совет.
— Странно, — усмехнулся я, вновь поворачиваясь к сидящему. — Если совет бесплатный, то зачем тогда давать монетку?
— Ну, Гаррет, мне же надо кушать и где-то спать, не правда ли?
Незнакомец заинтриговал меня. Я порылся в карманах, выудил мелочь и, усмехнувшись, бросил нищему в подставленную им утварь. Медяшка сиротливо стукнулась о дно. Нищий поднес глиняную чашку к носу, чтобы получше разглядеть, что я ему дал, и тяжело вздохнул:
— Это особенность характера или все воры такие жадные?
— Скажи спасибо, что я трачу свое время и даю хоть что-то! — возмутился я.
— Спасибо. Так давать совет?
— Будь так любезен.
— Тогда плати золотой, за медяк я не работаю.
Мне захотелось взять его за шкирку и как следует встряхнуть. На золотой этот проныра может безбедно жить целый месяц. Но я уже угодил в расставленные сети прохиндея, и мне было не жалко даже золотого ради того, чтобы услышать тот бред, что он мне скажет.
— Хорошо, вот. — Я завертел между пальцами желтую монету. — Но вначале мне хотелось бы увидеть твое лицо.
— Нет ничего проще, — произнес нищий и откинул капюшон.
Ничем не примечательная физиономия. Грубая, обветренная, немолодая, заросшая седой щетиной. Острый нос, яркие глаза. Мне он знаком не был.
