— Ты что, Гел? Я, по-твоему, враг тебе, себе? — Рус успокаивающе приобнял жену и показал свой амулет, выглядевший обычной прямоугольной пластиной, где в бронзовой оправе изумруд только угадывался.
Княгиня присмотрелась и поняла, что их «универсальные защиты» идентичны. Разве только от Русовской сильнее веяло Силой. Неожиданно всплыла типично женская мысль: «А мой-то гораздо красивее! — и она успокоилась. — Ой. Какая я дура, прости, Величайшая! Как можно посвятиться неизвестно кому? Надо обязательно знать Имя…».
— Гнатику нашему враг? — меж тем продолжал Рус и в его руке появился второй амулет. Роль цепочки у него выполнял эластичный шнурок — задушиться невозможно.
— Стой, Рус! — испугалась мать. — А если какой-нибудь бог обратит на него внимание?..
— Гел. Сколько раз можно повторять? Это не пос-вя-ще-ни-е, это «при-вяз-ка». Да, необычная, но не более того. А бог обязательно даст ему склонность, не знаю, правда, какой именно… давай поспорим? — Как будто пошутил, но прозвучало это серьезно.
— Слишком уж он маленький, наш Гнатик… Огонечек мой… смотри, как смешно чавкнул! Может, обойдемся талисманом? — на пухленькой ручке младенца болтался пучок непонятной травы.
— Одно другому — не помешает, — решительно заявил Рус и неуловимым движением проколол сыну пальчик. Игнатий лишь тяжело, со скрипом вздохнул, крякнул и продолжил пребывать в царстве Морфея.
Гелиния не выдержала — прыснула:
— Кряхтит как старый дед, Русчик!
— Теперь точно доживет до того возраста, — серьезно ответил Рус, а Гелиния только сейчас вспомнила странные намеки Грации: «Ой, она же говорила… рассказать Русчику? — В голове сразу нарисовалась картина «зыбучей ямы», куда проваливается она, сын и муж с перекошенным от злобы лицом. Причем сама Гелиния падала насильно, вопреки собственной воле. — Нет! Раз Рус сказал, значит — так и будет! Показалось ей…», — однако, тревога не уменьшилась…
Голод на Тир навалился внезапно. Заморские торговцы расторговались, ушли, пообещав вернуться, но не вернулись. Местные земледельцы не смогли обеспечить и сотую долю хлеба, а скотоводы (позор кочевникам!) не выдали и десятую часть мяса, исходя из самых скромных потребностей немногочисленных жителей. Отчаяние повисло над вольным княжеством.
За два года наступления пустыни почти все резко уменьшившееся население княжества поселилось в Эолгуле. Заняли в основном опустевшие дома районов Погонщиков, Горшечников и прочей бедноты. И вот сегодня, в третий день второй декады месяца Меркурия[5] (еще одна насмешка торговцев) на главной дворцовой площади собрался весь город, по сути — почти все нынешние жители Тира. Толпа возмущалась и выкликивала князя, Пиренгула, прекрасно зная, что во дворце живет не он, а его старший сын Рахмангул, оставшийся наместником.
Рахмангул появился на крыльце, гордо расправил свои широкие плечи, хмуро скрестил на груди руки и застыл. Его взор выражал глубокое презрение. Громкий гул постепенно разбился на отдельные выкрики, которые сами собой сошли на нет, сменившись молчанием, в котором звенела отчаянная безысходность.
Рахмангул принял от помощника «разговорную» раковину и над большой, забитой людьми площадью, коих наследник, привыкший оценивать неприятельское войско, насчитал примерно сто тысяч «легковооруженных бездоспешных позорно прикрывшиеся бабами с ребятишками», прогремел голос:
— Народ Тира! Что с тобой? Ты — присягавший моему отцу, ты — бивший месхитинцев, галатинцев, фракийцев, гроппонтцев! Не говоря о жалких эндогорцев, что с тобой? Подумаешь, пару дней нет купцов! И что? Вы, подданные Великого Пиренгула, уже растерялись?! — на самом деле, только сегодня до простонародья дошел слух, что порты блокированы; потому и «вышел» народ, справедливо беспокоясь о самом важном — о животе.
Над неорганизованной толпой пронесся виноватый шепоток, заставив всех, кого он касался стыдливо опускать очи к долу. Он чуть было не охватил всех людей, но нашелся «настоящий буйный»:
— Ты, Рахмангул, нам песни не пой! — громкостью и твердостью голос не уступил речи наследника. Толпа, ахнув от неожиданности, расступилась и в первый ряд вышел сильно пожилой, но крепкий телом шаман без единого седого волоса. Его голос усиливался посредством навершия резного посоха. — Пора явиться Пиренгулу — ему мы присягали и он нам обещал лучшие тирские пастбища, лишь бы мы остались! А что получилось? Предки недовольны, боги злятся… Текущие своим старанием оставили в степи только с десяток кочевий… наиболее упертых… — последнее произнес с эдаким простоватым сарказмом, который особо подкупает толпу. Раздались многочисленные смешки и все — личность лидера определилась окончательно. — Мы ждем князя! Так и передай отцу…
— Да кто ты такой!!! — заорал несдержанный наследник. В бою — да, само хладнокровие, но во время… он оценил нынешнее событие как бунт и пересиливал ярость исключительно благодаря отцовским призывам к спокойствию, доносящимися из амулета «эфирного разговора». Князь уже организовывал доставку продовольствия с помощью «ям» и обещал отправить усиленный обоз из Кальвариона. Задачу сыну поставил одну: удержать народ в Тире, не дать уйти в пятно.
— Я — избранный Предками, зовут меня Охтангул. — Здесь он выдержал гордую паузу и продолжил вроде как «безразлично». — А мой род ни о чем тебе не скажет. Как-то не повезло мне с предками, — позволил себе усмехнуться, — ни из шахнидов я и к сарматам отношения не имею… в отличие от тебя, Рахмангул! Где твой отец, где князь, которому мы присягали и который много меда из уст своих лил, лишь бы не пошли за большинством народа! Лишь бы остались здесь… шатер этот каменный охранять, наверное… — Охтангул так потешно выкинул руку в сторону княжеского дворца, что толпа не выдержала — грохнула в идиотском смехе.
— Т-ты… т-ты… ишач… — Рахмангул задыхался от ярости. Красные глаза лезли из орбит, изо рта текла пена. Вырвав саблю из ножен он ломился сквозь четверку охраны — крепких молодых людей, которые с видимым напряжением сдерживали воинственные порывы своего будущего сюзерена.
Ситуация замерла в недолгом равновесии: качнется влево — толпа пойдет штурмовать дворец, в надежде на несметные запасы пищи, которой не было; качнется вправо — посмеется и разойдется ждать еще немного; качнется вперед — побежит в пятно, наплевав на все обещания. Создавалось впечатление, будто равновесие держалось с помощью гигантской юлы: вращаясь, она плотно стояла на месте, не взирая на тонкость опоры, потеряла задор — зашаталась. И колебания её становились все опасней и опасней…
