Креслин свивает воздушные потоки в завывающий смерч и снова швыряет ветер навстречу врагам. Мерин под ним шатается и начинает оседать, но даже перепрыгивая со своего коня на спину вражеского, юноша использует инерцию полета, чтобы полоснуть клинком по горлу не успевшего увернуться разбойника.
— Уходим! Их тут полно! Они уложили Фрози!
— Проклятье! — бормочет он, пытаясь выбросить труп из седла.
Стук копыт. Рядом останавливается Хайлин. Даже в полутьме видно, что он бледен как мел.
— Где Деррилд? — Креслииу удается-таки спихнуть мертвеца на землю.
— Несется к гостинице. Улепетывает со всей быстротой, на какую способны мулы.
— Что?
— Да то. Драться — наша работа. Ты не забыл: нам за это платят.
— А… ну да.
Креслин озирается по сторонам. Кроме громилы, на коне которого он сидит, поблизости валяются еще два человеческих трупа. И конский: бедный мерин, на котором он проехал столько кай.
— Ты уделал еще одного малого, но он зацепился за стремена, и его унес конь, — невыразительным голосом произносит Хайлин.
Креслин трясет головой, желая унять дрожь и в то же время не желая верить услышанному:
— Не может быть. Я просто поскакал им навстречу…
Один из убитых, лучник, лежит навзничь, и лицо его покрыто ледяной коркой. Конечно, вечер прохладный, но ведь не настолько! Не мог человек оледенеть за несколько мгновений!
Креслин сглатывает, отгоняя память о том, как мысленно призывал ветра с Крыши Мира.
Другой разбойник, низкорослый малый в темной тунике и штанах, лежит, уткнувшись лицом в лужу.
— Я не знаю, кто ты такой, Креслин, и предпочитаю не выяснять.
— Да я… я вообще никто.
Не находя слов, юноша машинально вытирает клинок о какой-то свисающий с седла лоскут и вкладывает в ножны.
— Как и сама смерть, приятель.
Спешившись, Хайлин склоняется над трупом вожака разбойников и взмахивает клинком, рассекая кожаный ремень. Вернувшись, он бросает Креслину тяжелый кошель:
— На, спрячь.
Юноша растерянно сует кошель в котомку. Хайлин вскакивает в седло.
— Перевьючь свои седельные сумы на этого коня и поехали. С покойниками пусть разбираются местные. Против живых разбойников у них кишка тонка, а на это, может, и сгодятся.
Не переставая удивляться тому, как быстро все произошло, — лучник прицелился в него, а спустя несколько мгновений четверо (если верить Хайлину) разбойников были уже мертвы, — Креслин вручает наемнику поводья вороного и, бормоча себе под нос «Да не мог я все это натворить, не мог…», бредет по грязи к мерину. На лошадиной морде видны темные пятна: кровь или грязь, в темноте не разобрать, да это и не имеет значения. Юноша снимает свои сумы и крепит их к разбойничьему седлу — оно куда лучше того, что дал ему Деррилд.
Успокаивая вороного легким прикосновением, юноша взлетает в седло, настолько легко, насколько позволяет усталость.
Грохочет отдаленный гром. Небо начинают затягивать тучи.
— Трудно поверить, что ты не из числа этих бесноватых стражей, — бормочет Хайлин. — И с конем вон как ловок… Да и дерешься на их манер.
— Я у них учился.
Почему бы и не сказать часть правды?
— Верю… — Хайлин по-прежнему отводит глаза. — Это кое-что объясняет… Хотя насчет лучника…
Насчет лучника Креслин и сам не все понимает: ясно лишь, что это его рук дело. Глубоко вздохнув, он направляет коня на свет, к постоялому двору. Сейчас, сегодня о лучнике лучше не думать. И без того с каждым новым поступком оказывается, что он знает о себе еще меньше, чем думал. Мороз пробегает по коже, хотя на улице не так уж и холодно.
«Ззззэз…»
Креслин устало качает головой. Надо же, похоже кое-что вовсе не меняется.
Снова начинается дождь, только на сей раз холодный. Не то что утром.
Бросив взгляд направо, Креслин видит лишь камни, перемежаемые островками скопившегося в лощинах застарелого льда. Рассветные Отроги ниже Закатных, но кустов и деревьев на здешних склонах гораздо меньше, а почва (там, где есть почва, а не голый камень) заметно суше. Как будто весь снег выпадает на Крышу Мира, так и не достигая равнин Галлоса.
Над узкой тропой разносится пронзительный крик, сопровождаемый хлопаньем крыльев: черный стервятник улетает по направлению к Джеллико. Черный, однако Креслину не требуется напрягать чувства, чтобы уловить присутствие белой порчи. Ну что ж, возможно, это падальщик и соглядатай. Однако птицы летают и над равниной, а здесь, в горах, на худой конец нет гнуса. И прохладно.
Правда, прохладно только на взгляд Креслина. Его парка распахнута, а вот трясущийся на козлах повозки Деррилд кутается в тяжелый тулуп. Да и Хайлин не думает расстегивать подбитую мехом куртку.
Разбойничий вороной, более резвый, чем костлявый мерин, норовит вырваться вперед, и Креслицу приходится сдерживать его, поглаживая по холке.
На резком повороте колеса скрежещут на неровных камнях. Двухколесная повозка Деррилда худо-бедно проходит, тогда как обычный фургон мог бы здесь застрять или опрокинуться.
— Неужели через Рассветные Отроги нет дороги пошире? — обращается Креслин к Хайлину.
— Южная будет вдвое шире.
— А почему мы поехали не по ней?
— Потому, — бурчит с козел Деррилд, — что она не только шире, но и длиннее. Ехать по ней на пять дней дольше, а значит, еще пять дней я должен буду платить вам и оплачивать гостиницы. И торговать начну на пять дней позже.
— А… — Креслин умолкает. Сам-то он получает крохи, но Хайлин наверняка берет по серебрянику в день. Пять серебряников, а еще ведь стол и ночлег…
— И не забудь, серебряная макушка, — гудит бородач, — чем короче каждая поездка, тем больше их я могу сделать. Или, наоборот, побольше времени посвятить своей лавке.
Креслин вздыхает, жалея, что затронул эту тему.
— К тому же, — бубнит торговец, — здешняя тропа безопаснее, потому как богатые караваны тащатся по южной дороге и поживы для разбойников там больше. Конечно, разбойники встречаются не каждый день, но…
Хайлин глядит на него с ухмылкой и незаметно пришпоривает коня, чтобы отъехать подальше от повозки.
— Конечно, — гнет свое Деррилд, — к приключениям я не рвусь, в моем-то возрасте… Но мужчине, ежели у него жена, две дочки и всего один сын, волей-неволей приходится пошевеливаться. К тому же торчать безвылазно в лавке и отращивать пузо — тоже не дело. Разъезды нужны, но все хорошо в меру; по возвращении домой мне неохота даже смотреть на лошадь или повозку.
— Но раз уж ты все равно ездишь, так почему по таким скверным дорогам?
— Дороги! — фыркает торговец. — Да разве это дороги! Настоящие дороги — это те, что ведут из Лидьяра в Фэрхэвен и из Фэрхэвена к Рассветным Отрогам. Маги — те умеют строить хорошие дороги.
