Завидев появившегося в конюшне мальчишку-прислужника с охапкой сена, Деррилд окликает его:
— Эй, малец! Где тут стойла пять, шесть и семь?
— Э-э… — мальчик выпрямляется.
— Стойла пять, шесть и семь?
— Вот они, почтеннейший, прямо перед тобой. Пустые стойла… а номера написаны сверху, па балках.
— Теперь вижу. А как насчет корма для наших бедных животных?
— Сейчас отнесу вот это и займусь.
Он тащит охапку чуть ли не с него размером к первому стойлу, где стоит здоровенный вороной жеребец.
Покончив с вьюками, Креслин и Хайлин начинают помогать Деррилду разгружать повозку.
— Гостиница переполнена, так что нам всем придется ночевать в одной комнате, — сообщает купец. — Но по тюфяку найдется для каждого.
Креслин укладывает еще два кожаных мешка и останавливается. Больше ставить нечего, не считая двух мешков с порошком глазури, которые Хайлин осторожно придвигает к узкой дубовой двери.
— Вот-вот, то, что надо, — с этими словами Деррилд вешает на дверь кладовки тяжелый железный замок. — Так, теперь заводите животных в стойла, а я разыщу того мальчишку.
Грузный торговец закидывает за плечи котомку с вытащенными из разных тюков мелкими пакетами и удаляется.
Креслин отводит на место своего мерина и, поскольку стойла двойные, возвращается за мышастым Хайлина. Наемник тем временем успевает поставить в одно стойло двух вьючных мулов, оставив последнее для самого крупного, запряжного.
Откуда-то из глубины конюшни доносится бас купца и бормотание мальчишки. Когда Креслин выходит из стойла, оказывается, что Деррилд допек-таки прислужника, и тот засыпает корм в ясли.
— А теперь и мы перекусим, — заявляет торговец.
— Мысль дельная, — отзывается Хайлин, закидывая свою торбу за спину.
Креслин кивает. Его котомка висит на плече.
Обеденный зал «Золоченого Овна» полон кухонного чада и запахов пролитого вина и эля. Из трех свободных столиков Хайлин выбирает тот, что ближе к стене, и садится лицом к выходу.
— Опасаешься неприятностей? — любопытствует Креслин.
— Нет, здесь я ничего дурного не жду. Но не вижу смысла изменять хорошей привычке, куда бы меня ни занесло. Кроме того, порой лучше избежать стычки, чем одержать в ней победу.
— Странное высказывание для наемника, — замечает Креслин, стараясь поровнее установить стул на широких покоробленных половицах.
— В самую точку, — бурчит Деррилд, поворачиваясь к юноше. — Ты, я гляжу, не дурак, да и говоришь чем дальше, тем бойчее. Уж на что у тебя был чудной выговор, а нынче его почти не слышно.
— Понимаешь, — говорит Хайлин, — всякая стычка обычно заканчивается тем, что или тебя поранят, или ты кого-нибудь уделаешь. Но во многих городах на такие вещи смотрят с осуждением, и, ежели местному жителю причинен ущерб, всячески стараются наказать обидчика. А в результате может случиться, что вместо положенной платы ты получишь срок и отправишься мостить дороги, а то и угодишь на виселицу. В городе не то что на большой дороге: драться здесь следует лишь в крайнем случае. Эй! — машет он трактирной служанке, худощавой женщине неопределенного возраста. — Принеси нам чего-нибудь выпить!
— У нас есть красное вино, мед и клюквица, — в голосе прислужницы усталость соседствует с раздражением. — Что подать?
— А что за клюквица? — спрашивает Креслин.
— Ягодный сок, красный, как вино, но не хмельной. Женский напиток.
— Вина! — басит Деррилд.
— И мне! — добавляет Хайлин.
— Клюквицу, — медленно произносит новое для него слово Креслин. Уверенности в том, что напиток придется по вкусу, у него нет, однако внутренний голос подсказывает, что лучше обойтись без спиртного.
Служанка внимательно смотрит на юношу с серебряными волосами, замечает притороченный к лежащей у его ног котомке меч и кивает.
— Понятно, два вина и клюквицу. А как насчет обеда? Пирог с дичью или тушеное мясо стоит два медяка, а отбивная — четыре. Ломоть хлеба входит в цену.
— Тушеное мясо.
— Тушеное мясо.
— Пирог с дичью.
Служанка с трудом удерживается от искушения присмотреться к Креслину еще пристальнее.
— Всего одиннадцать медков. С вас двоих по четыре и с тебя, — она кивает в сторону юноши, — три.
Бросив на стол серебряник и медяк, Деррилд тут же накрывает их тяжелым кулаком.
— Смотри, торговец, чтобы денежки дождались товара.
— Не беспокойся, милашка, никуда они не денутся. Как и я.
— Хм, сдается мне, УЖ ТЫ-ТО не обманешь.
Пока она рядом, Хайлин ухитряется даже не хмыкнуть, но едва служанка отходит к другому столику, давясь от смеха, говорит:
— Да ты, Деррилд, никак еще можешь нравиться молодкам.
— Ну, по крайней мере, некоторые из них мне доверяют, — ухмыляется купец.
Креслин обводит взглядом помещение. Едкий дым щиплет глаза, но вызвать даже самый слабый ветерок юноша не решается. Особенно памятуя об окутавшем город зловещем белом облаке. Он моргает и даже утирает слезы.
— Эге, вот это особа, — замечает Хайлин.
Проследив за его взглядом, Креслин видит темноволосую женщину, сидящую за угловым столиком рядом с худощавым мужчиной в белом. А еще он улавливает нечто… тоже белое по сути, но невидимое и как бы неправильное. Окружающее этих двоих и затрагивающее сидящих по обе стороны от них вооруженных мужчин. Последние не едят, а наблюдают за остальными посетителями..
— Давай-ка сюда свои монеты, молодчик, — хрипло произносит служанка, опуская на потертую столешницу три кружки.
— А ты, красавица, тащи сюда обещанную еду, — басит Деррилд, неохотно отдавая деньги.
— Была красотка, да вся вышла, — отшучивается служанка, обнажая в улыбке почерневшие зубы.
Поднимая кружку с ягодным соком, Креслин встречается глазами с Хайлином и говорит:
— По дороге сюда у нас зашел разговор насчет верований и того, почему префект вынужден оставаться в Фенарде…
Хайлин не спеша отпивает глоток и одобрительно чмокает:
— Да, это винишко не сравнишь с горным элем. Гораздо лучше.
Деррилд молчит. Креслин ждет.
— Ну, а насчет префекта… Вообще-то не знаю…
— Ты прав, — прерывает его Деррилд на удивление мягким и тихим голосом. — Откуда тебе знать, твое дело клинки. Так вот, помимо упомянутой есть еще одна причина, не позволяющая префекту покинуть Фенард. Еще одно пророчество из Книги.
Он отпивает вино, вытирает губы извлеченной из-за пояса, возможно, некогда белой, полотняной салфеткой и продолжает:
— Так вот, в Книге говорится насчет того, что равнины Галлоса должны оставаться под властью единого правителя, пока не будут расколоты волшебством гор… или что-то такое. Еще там сказано насчет женщины с мечом тьмы, которая воцарится над плато Аналерия и зачарованными холмами, — он пожимает плечами. — Один пророк уверяет, что префект не должен менять столицу, послушать другого — так главное не лишиться южных равнин. А вдумаешься, так чушь собачья. Какие горы на равнинах, и что это вообще значит? Кому может понадобиться Аналерия? Над чем там воцаряться: там ведь одни козы да козьи пастухи, вожди которых живут в круглых шатрах. Чушь, да и только.
