Танкред не хотел особо распространяться о болезни своей несчастной «Молли». Он постарается на этот раз проявить максимальный такт и понимание.
Хозяин ушел за простынями, а молодой человек утер пот со лба. Если бы он был дома! Сесилия всегда знала, что делать! В этой ситуации Танкред чувствовал себя неуклюжим медведем.
А в доме Ульфельдтов в Копенгагене на кухне Элла готовила питье для Элеоноры Софии и молоко для Джессики.
— Можешь сама выпить молоко фрекен Джессики, — коротко сказала ей горничная.
«О нет, неужели она уже умерла? Так быстро? И я не успела помучить ее? Высказать все, что хотела! Неженка!»
— Почему? — невинно спросила Элла горничную.
— Потому что фрекен Джессика тут больше не живет. За ней приехал красивый офицер и увез куда-то. — Девушка хихикнула.
— Какие глупости!
— Правда! Он накричал на всех, даже на госпожу Леонору Кристину.
— Но кто же он?
— Понятия не имею. Он пообещал, что Джессика вернется, как только выздоровеет. И я очень на это надеюсь, потому что малышка Элеонора София все время плачет и зовет свою любимую Джессику.
Ну ж я-то пить это молоко не буду, решила Элла после ухода горничной и вылила молоко в ведро, а потом тщательно вымыла кружку. Она и не знала, что у Джессики есть друг. Если только… Этот щенок…
Как же его звали? Танкред? Да нет, прошло уже столько лет.
Но Джессика должна вернуться. Ну что ж! У Эллы полно времени, и она подождет!
Джессика наконец опять пришла в сознание.
Какой странный потолок с балками! И маленькое окошко! Кто-то склонился над ней и осторожно промывал ее язвы!
— Танкред! Только не ты! — простонала несчастная девушка.
— Ну, ну! Джессика! Тебе нужна помощь! А как давно у тебя эти ранки?
— Сначала появились только трещинки, а потом они становились все ужаснее и ужаснее, — задыхаясь от стыда, с трудом произнесла Джессика.
— Но почему ты никому ничего не говорила?
— Я не могла.
Как это типично для Джессики! Никому ничего не говорить, чтобы не доставлять лишних хлопот.
— Я разорвал простыню на бинты и попытаюсь перебинтовать самые ужасные раны.
Джессика почувствовала, что у нее перебинтована одна нога. Господи, какое облегчение!
— Ты… у тебя было такое кровотечение, что… промокла вся ночная сорочка… и я переодел тебя…
— Спасибо, — едва слышно прошептала Джессика.
— Я не хотел никого просить о помощи, думал, тебе это будет неприятно, — пробормотал Танкред, заметив на ее глазах слезы, и поспешно отвернулся. Вот как? А как насчет него самого? Как это типично для мужчин! Но он хотел ей добра, и Джессика решила промолчать. И позволить ему перебинтовать все ее раны.
— Где мы? — прошептала она. — У тебя дома?
— Нет. В таверне. Мы на середине дороги. Я боялся ехать дальше, поскольку ты совершенно ослабла.
Он прикрыл ее периной, и Джессика с облегчением вздохнула. Она прекрасно знала, как ужасно выглядит и как похудела за последние месяцы. Но ведь именно сейчас ей надо хорошо выглядеть! На глаза навернулись слезы, но Джессика быстро смахнула их.
— Танкред, я так боюсь! Мне кажется, что я серьезно больно.
— Не знаю, что и сказать. Я никогда не видел ничего подобного раньше. Но как только приедем домой, тебе сразу станет лучше. Скоро к нам должен приехать в гости один врач. Он наверняка сможет тебе помочь. Ты что-нибудь съешь?
— Нет, спасибо.
— Пива?
— Да. Сейчас ночь?
— Нет, поздний вечер.
— Как странно, Танкред, у меня совсем не болит голова. И желудок…Обычно в это время суток у меня бывают адские боли. — Ей было очень трудно говорить с Танкредом приветливым голосом. Стыдно, стыдно…
— Я пойду схожу за свежим пивом.
— Нет, нет, не стоит…
Но он уже ушел. Джессика лежала с закрытыми глазами. Ей было намного лучше. Как хорошо…
Но тут за дверью раздались голоса. Голос Танкред и еще один — незнакомый, грубый, мужской. Они о чем-то спорили.
— Оставь меня! Оставь! — раздраженно проговорил Танкред.
— Успокойся, мальчишка, — спокойно — слишком спокойно — отвечал другой голос.
— Но я больше не могу!
— Прекрасно можешь! Это всего лишь начало.
— Ты врешь! Это все ложь!
— Да что ты? Не забывай о доказательствах. Тогда, скажем, встретимся здесь в следующую субботу?
— Я вас убью, дьявол!
— Я просто несчастный, который должен зарабатывать на хлеб насущный. И вы не посмеете убить меня, господин Танкред! Вы слишком хорошо воспитаны. — Он многозначительно рассмеялся и, судя по шагам, направился вниз. Джессика слышала, как Танкред глубоко вздохнул, прежде чем войти в их комнату. Он выглядел как обычно, только был слегка напряжен.
— Вот твое пиво.
— Спасибо! Танкред, мне так хорошо.
— Ну и прекрасно. Давай, вот так, попробуй сесть.
Он поддерживал ее, пока девушка пила.
— Спасибо, — прошептала она и легла. Он помедлил, а потом проговорил:
— Джессика, я проведу эту ночь в этой комнате. Я не могу оставить тебя одну. Ты не возражаешь?
— Конечно. Кровать такая большая, и мне приятно и спокойно, если ты будешь рядом.
Он просиял.
Когда Танкред раздевался, Джессика отвернулась. Потом она почувствовала, как он ложиться рядом, и вскоре свеча была погашена. Они лежали и в темноте смотрели в потолок.
— Тебе больно?
— Нет. Хотя ночи — самое ужасное для меня время. Конечно, и сейчас у меня везде побаливает, но это ничто в сравнении с тем, что бывало раньше.
Танкред взял ее за руку.
— Это все мое влияние, — улыбнулся он.
Но у них не получалось естественной беседы. Они были слишком напуганы. Они лежали и молчали.
— Ты плачешь? — внезапно спросил Танкред.
— Нет.
— Почему? Из-за болезни?
— Не только. Ты ведь знаешь, когда человеку плохо, он всегда начинает думать обо всем остальном, что тоже причиняет ему боль.
— О чем же ты думаешь?
— Я не могу…
— Джессика, это твоя ошибка. Ты уходишь в себя и не хочешь делиться ни с кем своей болью. Так было и в тот раз, когда мы с тобой встретились. Тогда ты промолчала. И точно так же ты вела себя в доме Ульфельдтов. Как ты могла молчать о своей болезни, я никак не могу понять. И уже тем более я не понимаю, почему никто не заметил твоего состояния.
— Мне говорили, что я очень похудела и ослабла, и многие хотели мне помочь, но я уверяла их, что чувствую себя хорошо.
— Да, вот об этом я и говорю. Ты должна научиться доверять людям.
— Но я не могу поверить, что нужна кому-то. Я ничего из себя не представляю!
— Что?
— Люди просто не замечают меня. Все так сильны и уверены в себе. Леонора Кристина, твоя мать — все! Даже экономка в доме Ульфельдтов знает, что должна делать. А я — нет.
