И каждый пошел к своему дому, и каждый успел сделать то же, что Феаннах: стеклянный меч. Некоторые успели сделать два, а сам Феаннах и три его сына — по три клинка.
И они вышли на битву, и многие из них пали, ведь они не были воинами, но память о том бое осталась: те из пришедших с Восходных Берегов, кто оставался в лодках, видели, как стеклянные клинки в руках обитателей острова разрубали брони и мечи пришельцев и те отступали и бежали в страхе, но ни один из сошедших на берег не уцелел.
С тех пор никто не смел посягать на право острова стеклодувов жить обособленно. Но сам остров все более одевался туманами, и все труднее было отыскать его среди седых волн. Мало кто переселялся на остров, прослышав о заклятии, коим владеют его жители. И сами те, кто населял остров, с годами становились нелюдимее и уменьшались в числе. Давно уже пропали где-то среди песчаных скал Феаннах и двое его сыновей, — говорили, что они вошли в жилища духов и там остались. И только третий, младший сын, создателя стеклянного меча еще оставался среди людей и был старшим в этом маленьком народе.
Годы шли и шли, и вот уже твердь острова, его строения, травы и люди стали казаться тем, кто еще приплывал сюда, какими-то зыбкими, точно сотканными из тумана, и речи их звучали точно из колодца, словно они ушли за некий невидимый полог, завесой скрывающий их страну, и только они знают, где еще остались в этом пологе входы и выходы.
Удивительно, но на кладбище острова почти не прибавилось новых могил, а жителей становилось все меньше, и среди них почти не было молодых и детей. Теперь сомнений быть не могло: Феаннах и сказитель, сами того не ведая, исполнив некое древнее условие, наложенное незнамо кем неведомо когда, выпустили на остров его прежних хозяев, и те, обладая на этой земле великой мощью, победили холодное железо, вместе с коим родился народ вельхов, и увели часть этого народа в свою невидимую страну, где место железа занимает стекло.
Как же попал стеклянный меч к человеку, о котором я начал рассказывать? Нетрудно сказать. Последним, кто переселился на остров, был рыбак, живший у подножия Нок-Брана, бежавший от обычая кровной мести. Никто не рискнул плыть за ним на остров, и он с женой и детьми обречен был провести остаток жизни на этой земле, все более становящейся призраком, нежели твердью. Именно в то время жена Элаты, сына Феаннаха, умерла, и он искал себе другую. Но среди жителей острова осталось так мало молодых девушек, что все они были на виду, и ни одна из них не нравилась Элате.
Как-то однажды случилось, что средняя дочь рыбака, последнего из прибывших на остров, смотрела на море и землю из своего дома, и море перед ней было так спокойно, что казалось бескрайнею гладью. Вдруг увидела она нечто, и был это плывший по морю корабль, немалый на вид, и парус его серебрился в лучах солнца, и дева немало удивилась этому. Пригнали волны корабль к берегу, и увидела на нем дочь рыбака могучего воина. До самых плеч спадали его золотистые волосы. Платье его было расшито золотой нитью, а рубаха — золотыми узорами. Золотая пряжка была у него на груди, и от нее исходило сияние бесценного камня. Два копья с серебрящимися, подобно ветрилу, но не серебряными все же наконечниками и дивными бронзовыми древками держал он в руках. Пять золотых обручей были на шее воина, что нес меч с рукоятью, изукрашенной золотой чеканкой и золотыми заклепками.
И сказал ей тот воин: «Настал ли час, когда можем мы соединиться?»
«Не было у нас уговора», — молвила дочь рыбака.
«Иди без уговора», — сказал человек.
Тогда возлегли они вместе. Когда же увидела дева, что воин собирается уходить, принялась плакать.
«Отчего ты плачешь?» — спросил тот.
«Две причины моему горю, — ответила она. — Расставание с тобой после нашей встречи. Ты овладел мной, и лишь тебя я желаю».
«Избавишься ты от своей печали», — сказал человек. Со среднего пальца снял он свое золотое кольцо и вложил в руку девушке и наказал не дарить и не продавать его никому, кроме того, на чей палец придется оно впору.
«Еще одно томит меня, — молвила она. — Не знаю я, кто приходил ко мне».
«Не останешься ты в неведении, — отвечал ей воин. — Ибо Элата, сын Феаннаха, был у тебя».
После же была свадьба. От той самой первой встречи понесла дочь рыбака и родила сына, и не иначе был он наречен как Эохайд Брессах Ог Ферт. Все, что ни было прекрасного на острове — долину или дом, пиво или факел, мужчину, женщину или лошадь, — сравнивали с ним.
Но был Брессах последним на острове, кто родился от женщины, на кою не пали еще чары духов-хозяев этой земли. И он стал принадлежать и острову, и той стране, откуда вышли вельхи; и стекло, и холодное железо были его воспитателями. Когда же пришел ему возраст стать мужчиной, он, работая в доме, где работал его отец — Элата, сын Феаннаха, — сделал из стекла вещь, подобную золоту. Когда узрел ее Элата, понял он, что связь, что была еще меж островом и миром, распалась, ибо только золото еще оставалось тем, что держало жителей острова в людском мире. И рек тогда Элата: «Тебе, Брессах, дано было разрубить последнюю нить из того вервия, первую нить из коего разрубил стеклянный меч деда твоего, Феаннаха. Ведомо мне, где теперь мой отец и братья, и все мы уходим к ним. Пойдешь ли и ты со мной, ведь ты волен отказаться, когда твоя мать — последняя женщина острова, не тронутая чарами его хозяев?»
В ответ рассмеялся Брессах: «Должно быть, из соломы было свито то вервие, коим привязались вы к Большой земле, когда так просто было его разрубить. Не таков я, Брессах Ог Ферт. Мне открыты ходы к миру, где обитает мой дед, но и мир моей матери доступен мне ровно так же. В залог того сделаю я меч, одно лезвие коего будет из стекла, рожденного песком острова, другое — из холодного железа. Когда удастся мне это, я сяду на твой корабль и отплыву отсюда к Большой земле, зане там есть место для славы тому, кому подчиняются стекло, железо и слово».
И Брессах сделал меч, о коем говорил, но отец ответил ему на хвастливую речь своим горьким, как полынь, словом: «Нетрудно сказать. Ты достигнешь славы, и мало будет тех, кто сможет соперничать с тобой во владении оружием и словом. Но знаешь ли, что бывает со сказителями, кои не уважают приютивший их дом и его хозяев? Им дают в руки соломенную веревку и, пока они разматывают ее и ведут заносчивые свои речи, отступают к двери и не замечают этого, покуда не очутятся за порогом. Тогда выбрасывают вслед за ними веревку и захлопывают дверь, и не могут они войти обратно даже по праву сказителя. Ныне и ты, сколь бы славен и прекрасен ни был, уподобился такому сказителю. Не будет тебе входа в мир, куда отправляемся мы, покуда меч твой не будет сломлен и после откован вновь. Такова соломенная веревка, что бросаю я тебе».
