— Не торопись с ответом, господин наставник! — сверкнула на него щелочками глаз девушка. — В этот раз я пришла не с пустыми руками. Взгляни-ка на это!
Протянула ему, осторожно сняв с шеи, медальон.
Нехотя раскрыв его, наставник настороженно уставился на два портрета внутри. Очень неприятное подозрение шевельнулось в нем. Руку местного пьянчужки-художника трудно было не узнать. Буянил он, негодяй, и жену с детишками лупил немилосердно, но портретист был отменный, столичным на удивление. Не одно таркхемское семейство увековечил, пока сам лет восемь назад не отошел в мир иной… Восемь лет. Выходит, и картинкам этим не меньше. И клеймо ювелира на медальоне стоит таркхемское, десятилетней давности… А ведь не врет же, проклятая девчонка! Лицо это на портрете опять же знакомым кажется…
Явившееся минуту назад подозрение разрослось, окрепло, клюнуло раздвоенным язычком и зашипело по-змеиному.
— Не знаю я этого мальчишку! — решительно заявил наставник, отбросив медальон так быстро, будто тот жег руку.
— Разве так бывает? — устало спросила Лая. — Меня тогда всего-то три дня не было. Возвращаюсь — а Эдана нет, и все как сговорились: не знаем, говорят, такого. Просто дьявольщина какая-то! Но не мог же человек вот так бесследно исчезнуть!
Подозрение превратилось в твердую уверенность. Наставник встал из-за стола, утирая капельки пота на лице, и поспешно указал девушке на дверь.
— Хватит мне голову всякой ерундой морочить! — как-то слишком тоненько и громко вскрикнул он. — Не приходи сюда больше!
Лая, однако, уйти и не подумала. Очень уж не понравилась ей неожиданная перемена в собеседнике.
— А ведь ты узнал его, господин наставник! — впилась она в него злым кошачьим взглядом, перекрывая путь к двери. — Сам расскажешь или помочь придется?
— Угрожаешь? — разозлился мужчина. — Дура! Ты ведь, если что, даже со двора выбраться не успеешь! Да что ты вообще можешь!
Девушка вроде призадумалась. Затем губы ее вдруг искривились странной, сумасшедшей ухмылкой.
— Тук-тук, — тихо проговорила она, прижимая ладонь к испуганно бьющейся груди наставника. — Тук-тук-тук…
— Ненормальная, — прошептал тот, безуспешно пытаясь отстраниться и все больше ощущая всем телом неприятный, липкий зуд.
— Знаешь ли ты, господин наставник, как легко остановить человеческое сердце? Особенно такое трусливое сердечко, как твое… Лишь коснуться самую малость… Тук-тук-тук…
Безграничный ледяной страх овладел мужчиной. Девчонка говорила так уверенно! Будто и правда может сделать такое. Хотя дьяволы ее, ведьму проклятую, знают! Не зря же о ней еще в ученичестве болтали всякое!
— Дружка своего ты все равно не увидишь больше! — панически выкрикнул он. — Эти следов не оставляют!
— Кто «эти»? — спросила Лая, и голос ее прозвучал отстраненно, почти ласково, а пальцы легко заскользили по ткани его рубашки, выписывая круги.
Ноги наставника потеряли чувствительность, голова наполнилась ватой, сквозь которую колотилось глухо: «Тук-тук-тук…»
— Приходят всегда, как стемнеет, — судорожно выдохнул он. — Раз в два года, весной… Глава каждой школы знает о том и ожидает их…
Он сбился на испуганный шепот.
— Уведут, кого захотят, — всхлипывал тихо. — И никто не вспомнит потом об их приходе…
— Кто они? — хрипло проговорила Лая, стараясь не смотреть в перекошенное, безумное лицо наставника, чувствуя растущее отвращение к самой себе.
— Сама подумай! — хихикнул тот. — Откуда, по-твоему, темные мастера берутся?
Лая вздрогнула, отшатнулась в ужасе. Что-то будто оборвалось внутри.
«Боги! Боги!» — тоненько завопило в голове. Стало трудно дышать. Она развернулась, пальцы оторвались от груди наставника, дернули бессильно засов на двери, потом еще и еще, пока тот не поддался со скрипом. Ноги сами вынесли в коридор, застучали по лестнице. А сзади ее подгонял тихий истеричный смешок…
В чувство ее привела ледяная вода, попавшая в сапоги. Девушка недоуменно осмотрелась и обнаружила, что стоит у знакомого брода, в полуметре от берега. Вернулась, устало опустилась на жухлую, потемневшую траву у воды. Глухая, отупляющая растерянность, с которой она брела сюда от самой школы, не разбирая дороги, постепенно проходила, уступая место отвращению и острой горечи. Невидяще уставившись на воду, закусив до крови губу, Лая попыталась успокоиться, сплетая-расплетая дрожащие пальцы; затем вдруг схватила попавшийся под руку ни в чем не повинный камешек и яростно швырнула его в реку, потом еще один, и еще… Но это ничуть не помогало, и в конце концов она горько, совсем по-детски расплакалась, уронив на руки голову.
Лая не знала, сколько прошло времени. Видимо, не один час. Ведь их разговор с наставником состоялся около полудня, а сейчас уже подступали блеклые осенние сумерки. Становилось холодно, особенно мокрым ногам. Нужно было подумать о еде и ночлеге — пока только о них, потому что о том, что делать дальше, думать совсем не хотелось.
— К дьяволам все! — яростно выругалась девушка, швыряя в реку последний камешек. Затем решительно поднялась, отряхнула плащ, обернулась…
И увидела темного мастера.
Глава седьмая,
где смертельная схватка — не конец, а только начало
Весть о том, что в Оллан прибыл еще один темный мастер, разлетелась моментально, нарушив сонный покой обывателей размокшего под осенними дождями городишки. Мастер галопом влетел в городские ворота, разгоняя сцепившихся уличных торговок и даже не заметив глазеющего со скуки по сторонам привратника. Его черная фигура, припавшая к серой конской гриве, произвела на грязных улочках настоящий переполох.
Еще бы! Одно дело — мастер Соня, дама желчная и весьма зловредная, но все же как никак своя. Или стареющий подмастерье Долгопол, любовно прозываемый за глаза мастером «Долго-пил-много-спал», — тоже человек очень даже свой. И совсем другое — чужак. Да еще такой, которого явно стоит бояться. А как же иначе? Вон мастер Соня перед ним по струнке ходит, даже губ не кривит брезгливо, как это у нее всегда заведено. А как он несчастного подмастерья в чувство привел? Ворвался в «Спиногрыз», где тот, по своему давнему обычаю, прикорнул за кружечкой эдак пятой пива, растолкал его бесцеремонно, шипя в ухо что-то угрожающее, так что бедняга даже протрезвел от испуга, и на дождь выволок. Хозяйку опять же напугал до полусмерти своей черной личиной и плащом проклятым: уж на что женщина решительная, а и та полдня потом в храме грехи замаливала. А что? Как знать, не от самих ли то владык преисподней? Тьху-тьху-тьху…
