Утром отец всё-таки собрался на работу, но я знала, что его запой только начинался. И оказалась права: он вернулся в одиннадцать утра и опять упал на диван. Звонила Альбина, но я сказала, что плохо себя чувствую. Она стала обеспокоенно задавать вопросы, но я уклонилась от разговора, сказав, что хочу спать. Спать я не легла, сходила в магазин за минеральной водой, села за компьютер и стала работать. Наверно, получалось чёрт знает что, но это хотя бы отвлекало.
На следующий день повторилось ОПЯТЬ: отец ушёл утром, дав клятвенное обещание «завязать», но приплёлся задолго до конца рабочего дня, в половине третьего. Снова звонила Альбина. Я сказала, что хочу побыть одна, подумать.
ОПЯТЬ повторилось ещё три раза. Я отключила домашний телефон, к мобильному не подходила. Кажется, один раз звонила Ника, но я и ей не ответила. А потом я решила, что это тупик. Купила упаковку обезболивающего. Отец «переморщился» и снова пошёл на работу, но мне было уже всё равно. Не будет у меня «как у всех». Уже ничего не будет.
А дальше? Дальше было четырнадцатое октября.
— Из твоих рук льётся тепло, — говорит Альбина.
Она сидит на кровати, а я, стоя у неё за спиной на коленях, глажу ладонями её голову. Она улыбается. Я спрашиваю:
— Нравится?
— Очень, — отвечает она, немного запрокидывая голову.
Я касаюсь губами её макушки, затылка, целую ямочку в основании черепа, а потом снова глажу. Обхватив её голову обеими руками, я провожу по коже подушечками пальцев в направлении затылка, и Альбина стонет.
— Это блаженство…
Она запрокидывает голову, и кожа собирается складочками у неё над шеей. Я подставляю плечо и укладываю на него её голову. Она поворачивает ко мне лицо, и её дыхание щекочет мне шею. Это восхитительное, тёплое чувство: она доверяет мне. Её пальцы переплетаются с моими, и она говорит:
— Мне хорошо. Я люблю тебя, утёночек.
Повалив меня на кровать, она приникает горячим ртом к моей шее, ловит мою руку и облизывает большой палец. Она вообще любит всё пробовать на вкус. Я говорю:
— Ты как маленькая: всё тащишь в рот.
Её зубы блестят в улыбке, а пальцы проворно на ощупь расстёгивают на мне кофточку. Я лежу, позволяя ей делать всё, что она захочет, а она стягивает с меня трусики. Я знаю, что она сейчас сделает, и не ошибаюсь. Когда-то я даже не представляла, что такое можно делать, и когда я в первый раз попробовала это с Альбиной, я поняла, что нет ничего лучше, особенно если партнёр умелый, а Альбина, что ни говори, — виртуоз. Меня, однако, слегка коробит от мысли, что когда-то она делала это кому-то другому, но я стараюсь гнать от себя эту мысль, чтобы она не портила удовольствия — не «ломала кайф». В тёмное окно робко скребётся осенний дождик — наверно, просится к нам третьим, но нам хорошо и вдвоём. Тёплая и нежная близость соединяет нас в одно целое: сердце Альбины — моё сердце, а её душа — моя душа. Её боль — моя боль, а мои глаза принадлежат ей. Я забываю все свои тревоги, и мне хочется плакать от счастья: я люблю её. Она кладёт мою руку себе на голову.
— Погладь меня ещё, — просит она. — Когда ты это делаешь, это просто оргазм.
Моя ладонь скользит по её затылку, а она зарывается лицом мне в грудь.
Зачем я рассказываю это? Не знаю, как это получилось; может быть, дело именно в моих прикосновениях и в наслаждении, которое они доставляли Альбине. В первых числах ноября выпал снег, и примерно в это же время у Альбины проступила щетина на голове. Снег растаял, оставив после себя слякоть, а голова Альбины покрылась тёмным ёжиком — и не отдельными островками и клочками, а сплошь, как в норме и полагается. Это было бы очень радостным событием, если бы между нами не вторгся Мефистофель — доктор Якушев.
Собственно, вторжением это даже нельзя назвать, но мне было очень больно. В тот день я купила для Альбины средство для укрепления волос и стимуляции их роста — что-то вроде масла, которое нужно ежедневно втирать в корни волос; не откладывая это на потом, я сразу же поехала к ней. Возле дома стояла чья-то незнакомая машина, но это не особенно встревожило меня, и я вошла, впущенная домработницей. А встревожил меня взгляд Мадины: он был какой-то странный, но я не могла понять, что он означал.
— Здравствуйте, — поприветствовала она меня с улыбкой. — Альбина Несторовна в бильярдной.
И улыбочка у неё была тоже странная. Недоумевая и уже слегка напрягаясь, я поднялась в бильярдную; там слышались голоса, один из которых я с удивлением узнала: он принадлежал доктору Андрею Фёдоровичу Якушеву.
— Я очень рад, Альбина. Какое же средство дало такой великолепный результат?
Она ответила:
— В том-то и фокус, что в последнее время я не пользовалась никакими средствами. Они сами начали расти. Разве только…
— Только — что? — сразу насторожился Якушев.
— Ну, не знаю, — неуверенно улыбнулась Альбина. — Не знаю, имеет ли это какое-то отношение… Дело в том, что когда Настя гладит меня по голове, я чувствую какое-то удивительное тепло, исходящее из её руки.
— Интересно, интересно, — проговорил доктор Якушев. — Любопытный случай… Любопытная Настя.
Доктор Якушев и Альбина сидели на диване. Он не видел меня, потому что сидел спиной к двери, а Альбина просто физически не могла видеть. Андрей Фёдорович провёл рукой по тёмному ёжику её волос, а она улыбнулась.
— Вот так она это делает? — спросил он.
— Да, — ответила Альбина. И спросила: — Вы верите в чудеса, Андрей Фёдорович?
— Чудеса бывают, — ответил он с улыбкой. — Я не отрицаю этого.
Не знаю, зачем доктор Якушев это сделал, но он поцеловал Альбину, а она не сопротивлялась. И даже улыбнулась:
— Вам не противно?
— Нет, — сказал доктор Якушев.
Он снова хотел поцеловать её, но в этот момент из моих помертвевших рук выпала сумочка, в которой лежал флакон средства для укрепления и стимуляции роста волос. Доктор Якушев обернулся, увидел меня, и на его лице отобразилось смущение. Встав с дивана, он как ни в чём не бывало поприветствовал меня:
— Добрый день, Анастасия. Как вы себя чувствуете? Отчего вы перестали ко мне ходить? Ведь я говорил вам, что необходимо провести ещё несколько сеансов.
— Спасибо, я уже хорошо себя чувствую.
Это сказал странный и глухой, чужой голос, совсем не похожий на мой. Альбина выпрямилась и тоже встала. Протянув ко мне руку, она пробормотала:
— Настенька…
Я бросилась сломя голову прочь, ничего не видя перед собой. Заскочив в какую-то дверь — это оказалась ванная, — я закрылась изнутри и сползла по стене на пол. Мертвящая боль обняла меня холодом, кристаллы инея вонзились мне в сердце. Парализованная, я сидела на холодном кафеле. Перед глазами у меня стояла картина этого поцелуя. Боль согнула меня пополам, и я прижалась к полу щекой.
