— Настя! — послышался за дверью голос Альбины. — Ты здесь? Заинька, милая, отзовись!
Она попыталась открыть дверь, но, разумеется, не смогла. Я не отвечала, сжавшись на полу в позе зародыша: от боли я не могла даже говорить.
— Утёночек, солнышко моё! — звала Альбина. — Я знаю, ты там. Открой, впусти меня. Ты не так поняла… Это не то, что ты подумала. Между мной и Андреем Фёдоровичем ничего нет.
Я молчала. Боль отдавалась во мне ледяными раскатами. Не было ни мыслей, ни чувств — только боль.
— Настя… Родная, малыш, красавица моя! Пожалуйста, выходи. Он уже уехал — я попросила его. Прости… По-дурацки получилось. Не знаю, зачем он это сделал, но между нами точно ничего нет и не было. Поверь мне!
Я не шевельнулась. Альбина звала меня, стучала в дверь, а потом послышалось какое-то шуршание, и её тихий голос раздался уже невысоко над полом:
— Любимая… Умоляю тебя, открой. Это просто недоразумение. Понимаю, это глупо звучит, но это так. Я люблю тебя, ты же знаешь.
Я подползла к ванне и открыла воду. Зачем — не знаю: наверно, от боли у меня замкнуло в голове. Альбина встревожилась:
— Что ты там делаешь? Настя, открой сейчас же! Открой, или я вышибу дверь!
Я подставила под струю ладонь, умыла лицо. Прозрачная, чистая вода с журчанием лилась в белую ванну. Прислонившись щекой к холодному краю, я смотрела, как она текла и текла, и уровень её медленно поднимался.
— Анастасия! — раздался голос Альбины уже снова сверху. — Открой, или я сейчас позову Рюрика.
Я подползла к двери и отодвинула щеколду, а потом отползла на место. Альбина, шаря перед собой руками, искала меня. Наконец нащупав меня, она вцепилась мне в плечи.
— Зайка, что с тобой? Не молчи, скажи хоть слово!
Её голос дрожал от чрезвычайной тревоги, она почти плакала, при этом ощупывая меня и обнюхивая. Я молчала.
Альбина опустилась на пол рядом со мной, и некоторое время молчала, вслушиваясь в журчание воды. Её рот раздражённо скривился, и она, нащупав кран, закрыла его, а потом стиснула мою холодную руку и крепко поцеловала.
Ещё минуту, длинную, как вечность, мы сидели в ванной и слушали ледяную кафельную тишину. Альбина устало провела рукой по голове, приминая короткий ёжик волос.
— Утёночек мой родной… Верь мне. С Андреем Фёдоровичем у меня ничего нет и никогда не было. Но я его очень люблю…
Это слово — «люблю» — отозвалось во мне пульсирующей судорогой боли.
— Да, люблю, — повторила Альбина. — Он мой хороший друг. Шесть лет назад, когда со мной случилось это… — она дотронулась пальцами до лица, — он очень поддержал меня. Наверно, только благодаря его поддержке я не сошла с ума и не озлобилась на целый свет. Я ему очень благодарна.
В гулкой кафельной тишине послышался мой голос:
— Значит, друг?
— Да, милая, — ответила Альбина. — Лишь друг, и не более того.
Ледяное молчание царило ещё долго. Мы уже сидели на кухне, а Мадина заваривала чай. Боль превратила меня в каменную глыбу. Мыслей по-прежнему не было, они тоже окаменели. Мадина ушла, а мы остались с чашками чая, который остыл, так и не выпитый нами.
— Малыш… Сколько ты ещё будешь сводить меня с ума этим молчанием?
Альбина стояла у окна, вдыхая холодный воздух, струящийся в приоткрытую форточку. Не дождавшись ответа, она вздохнула. Подойдя ко мне, она опустилась на колени, накрыв мои руки своими.
— А он, кажется, относится к тебе не совсем как друг, — проронила я, преодолев странное оцепенение.
Альбина покачала головой.
— Нет. Между ним и мной не может быть ничего, кроме дружбы. Ты мой родной человечек, моя любимая девочка. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Ты сделала чудо… — Альбина снова провела рукой по голове. — Вот это. Ты обладаешь какой-то целительной силой. Твои руки… Они чудотворные.
Её губы горячо щекотали мне руки, и от каждого их прикосновения на моём обледеневшем сердце оставался талый след.
— Я люблю тебя, малыш.
Её руки лежали на моих каменных коленях, а лицо приближалось ко мне, но в последний момент я отвернулась. Я не могла целоваться с ней сразу же после того, как её целовал другой человек. Её слепые губы ткнулись мне в щёку. Значит, не одна я могла решиться на поцелуй с ней, вдруг подумалось мне. Этот человек был сильнее меня. Если его руки исцелили мне спину, то они могли бы, наверно, и заставить волосы Альбины снова расти. Но тогда почему он не сделал этого?
— Аля, извини, я лучше пойду домой. Мне что-то нехорошо.
После этих слов её руки ещё минуту лежали на моих коленях. Она сказала:
— Милая, не уходи.
Я ушла. Через час я была дома, варила суп и жарила котлеты. Потом я помыла пол, пропылесосила, почистила туалет, а также вынесла мусор, отвлекая себя тупой, монотонной домашней работой от ледяной боли. Телефонный звонок пронзил мне душу стальным клинком. «Альбина». Я не стала отвечать.
Я заправила суп. Телефон пискнул: SMS-ка.
«Утёнок, я не могу без тебя. Умираю от тоски. Люблю».
Выключив на телефоне звук, я села за компьютер.
Пришёл с работы отец, поужинал супом и котлетами с гречкой. Я спросила:
— Как дела?
— Нормально, — буркнул он.
После чего включил телевизор и лёг на диван. Через сорок минут он уже спал, а я лежала на своей кровати, глядя в потолок. Монитор перешёл в энергосберегающий режим, и недоделанная статья исчезла в его тёмной глубине.
Я находилась во власти боли два дня. От Альбины за это время поступило пять звонков, но я ни на один не ответила. Когда заверещал сигнал домофона, я выглянула в окно и увидела знакомый джип. Домофон поверещал и смолк. Через пять минут я вздрогнула от звонка в дверь, но не двинулась с места, чтобы открыть. Звонили долго и настойчиво, а джип стоял под окнами. Отпрянув от окна, я затаилась в квартире, как мышь.
Просидев дома безвылазно два дня, на третий я была вынуждена всё-таки выйти: в холодильнике закончились продукты. До магазина я дошла, никого не встретив, а когда с переполненным пакетом подходила к своему подъезду, у крыльца стоял джип, но не Альбинин, а другой — чёрный. Он показался мне знакомым, и верно: едва я поставила ногу на первую ступеньку, как из него вышел доктор Якушев в короткой чёрной дублёнке и меховой шапке с козырьком, с огромным букетом в шуршащей обёртке.
— Как удачно, что я вас встретил, Настенька!
Я остановилась и спросила холодно:
— Вы ко мне?
Он приветливо улыбнулся и взялся за ручки моего пакета.
— Позвольте вам помочь.
— Нет, спасибо, я сама!
Попытка высвободить пакет привела к неприятным последствиям: он порвался. На пушистый слой свежевыпавшего снега упал кефир, яблоки, булка хлеба, мороженая курица, макароны, творог, три четырёхсотграммовых стакана йогурта и лимон в целлофановом мешочке.
