Инглорион чуть не подавился. Он в ужасе схватился за лицо руками и почувствовал, как шершава стала кожа на подбородке. О, Эро и валары, что это?! Вот эти мелкие колючки — это щетина?! Борода?! Откуда?
— Почему?! — прошептал Инглорион, чуть не плача, с отвращением ощупывая собственные щеки. — Ну почему? Не может быть этого! Не может же быть, чтобы эльф под землей отчего-то начал превращаться в гнома! Я же не такой, как те… Как мерзко, о Дева Запада!
Паук ухмыльнулся еще шире и ткнул эльфа кулаком в плечо. Тычок вышел весьма ощутимым, но по малопонятной причине Инглорион воспринял его не как проявление злорадства, а как жест почти сочувственный, хоть и насмешливый, его даже не тряхнуло от прикосновения раба Тьмы.
— До гнома тебе еще далеко, — сказал орк. — У людей тоже бывает борода. Чего ты дергаешься?
— Я — не человек, — еле выговорил Инглорион, холодея. — Это невозможно. Люди грязные. Люди смертные. Я не хочу.
— Брось, — сказал Паук. — Люди живые. Что в этом дурного?
Инглорион посмотрел на него устало, надеясь, что орк не усмотрит в выражении его лица страха и скрытой мольбы о помощи.
— Знаешь, Паук, — сказал он через силу, — давай поднимемся на поверхность. Я вправду плохо чувствую себя под землей.
— Тебе нож дать? — спросил Паук.
Инглорион хихикнул, сам того не желая:
— Предлагаешь мне зарезаться?
Хрюкнул и орк:
— Можешь и зарезаться, дубина, но я предлагаю срезать шерсть с рожи. Я видел, люди так делают.
Инглорион беспомощно улыбнулся:
— Я тоже видел… но я так не умею. Потом когда-нибудь, в другой раз. А где твои… друзья?
— Кто где, — ответил Паук, осматривая и складывая в сумку метательные ножи самого зловещего вида. — Крыса с Пыреем наверху, с патрулем, Клык разговаривает со здешними, Шпилька к целителям пошла, Задира, кажется, в библиотеку…
Инглорион присвистнул:
— Ку-уда Задира пошел?
Паук удивился, как пес, склонил голову набок, насторожил уши. Выглядел так смешно, что эльф рассмеялся, но ответил совершенно серьезно:
— Я думал, ты знаешь. Библиотека — место такое, где книги лежат. И еще всякое разное нужное… Карты… гр-рр… ну, не знаю, как по-человечески сказать… рисунки, на которых машины нарисованы. Алхимические записи…
Теперь пришел черед удивляться Инглориону:
— Вы читаете книги? Может быть, и баллады слагаете?
— Книги читаем, — сказал орк. — А баллад не слагаем. Мы по-человечески не поем. Ладно, пойдем уже.
Инглорион согласно кивнул и встал. Орк обмотал веревочку вокруг запястья, закинул ремень сумки на плечо и защелкнул пряжку на поясе с мечом. Эльф вышел за ним из комнаты, в которой провел ночь.
…Самой странной чертой этого подземного поселка Инглориону показалось именно отсутствие настоящих странностей. Здесь, разумеется, царил подземный полумрак, но глазам эльфа хватало света, можно было рассмотреть все мелкие детали, и он оглядывался, глазел по сторонам, помимо воли ожидая, что взгляд наткнется на какую-нибудь тяжело описуемую мерзость, которая все объяснит. Инглорион сосредотачивался и напрягал внимание, но вокруг был просто поселок, поселок во время войны, и только. Посреди пещеры не валялись гниющие трупы; никакой монстр не творил отвратительных чар, не вызывал Порождения Зла и не резал над пылающей бездной человеческих детей. Обитатели поселка даже не думали нападать друг на друга, чтобы убить или насмерть замучить. Твари занимались до нелепости будничными делами.
У источника несколько молодых орков стирали в корытцах одежду, а по ходу стирки визжали, огрызались и брызгали друг на друга водой. Они показались Инглориону чем-то похожими на человеческих подростков, и это ему совсем не понравилось. В кузнице стоял красноватый полумрак, на камне около решетки плясали отсветы горна; оттуда слышалось буханье больших молотов и звон малого, между ударами эльф расслышал шуршание лезвия по шлифовальному кругу — и это тоже были нормальные звуки любого поселка в тяжелые времена.
Под тусклым синеватым светильником маленький орк с металлическими колечками в ушах — может, серьгами? — и таким же колечком, продетым сквозь кожу под нижней губой, сидя на корточках, кормил кусочками чего-то темного нескольких громадных крыс. Гадкие звери с поразившей Инглориона доверчивостью опирались лапами на его ноги, цеплялись за пальцы и, взяв подачку, садились ее поедать, как белки, свернувшись пушистым комком и расстелив длинные голые хвосты по каменной плите. Выглядела эта забава довольно противно, но и в таком зрелище эльф не усмотрел ничего чрезвычайного: орк возился с крысами, как человек с котятами, с какой-то даже ласковостью, осклабив длинные клыки и поглаживая когтистыми зелеными лапами бурые крысиные спины.
Паук между тем увидел вооруженных тварей, явно пришедших сверху, обрадовался, издал приветственное урчание и обнюхался с беловолосым монстром в грубых доспехах из кожи, проклепанной железом. Они не сочли нужным общаться так, чтобы эльф мог понять — хрюкали, каркали, рычали, толкались и скалились, но, по-видимому, донесли друг до друга какие-то невнятные сообщения. Паук ухмыльнулся Инглориону и сказал:
— Сегодня наверху хорошо. Тихо и солнце светит. Тепло.
«Они беседовали о погоде», — подумал эльф и подавил нервный смешок.
— Тебе нравится солнце? — спросил он. — Не знал, что орки его любят.
— Я люблю, когда тепло, — ответил Паук даже, пожалуй, весело. — И свет люблю. А что?
— Ты же — порождение Тьмы, — сказал Инглорион. — И мне странно.
Паук совсем по-человечески пожал плечами.
— Когда тепло и светло, почти всем приятно, — сказал он. — Даже крысам.
— Нетопыри живут во мраке, — возразил эльф. — Им, к примеру, свет ненавистен.
Паук пнул его в плечо так, что Инглорион вынужденно сделал шаг в сторону.
— Они просто спят днем, — заявил он. — Отсыпаются днем, чтобы ночью охотиться. Их добыча появляется ночью, мотыльки, комары, понимаешь? Так что же, прикажешь им любоваться солнцем на пустой желудок, чтобы понравиться тебе?
— Нетопыри мерзкие, — упорствовал Инглорион. Он смутно ощущал какое-то странное неудобство, почти недомогание, но никак не мог сообразить, в чем дело. — Отвратительные твари с отвратительными повадками.
— Нетопыри милые. — Паук мотнул головой и дернул эльфа за руку в узкий коридор, закончившийся вырубленной в скале винтовой лестницей. Стеклянные шары в тесаной стене освещали ее тускло и слабо. Пришлось подниматься в полутьме, едва ли не на ощупь. — Чем они тебе не угодили? Они смешно пищат, у них рожицы забавные, у них очень хорошие уши, даже лучше наших. Они отличные охотники, они летать умеют. Хорошо же уметь летать, а?
