«Опа–на, — подумал Ярослав, — а я ведь тоже перепёлок в Низмесе не ел! Уж не…»
— А кто ел?
— Дак, почитай все они сейчас… — парень осёкся от пришедшей в голову мысли.
— Ты, смотри, помалкивай пока! — быстро остановил Ярослав. — Позже скажем, а то вдруг ошибаемся. Народ обрадуется, мол, другая зараза. Рано ещё, понял?
— Понял.
Ярослав отпустил парня.
«Что же получается, — думал Ярослав, — это другая зараза, типа сальмонеллёза? Может быть, а может, и нет. Карантин снимать рано, точнее, вовсе нельзя, пока все не поправятся».
От сердца немного отлегло, но вновь защемило: Юля лежала в тяжёлом состоянии.
И чем дальше, тем становилось хуже. Она впадала в продолжительное забытьё. Температуру удавалось сбить, но ненадолго. Оставалось надеяться на молодой крепкий организм и молиться богу. Остальным в карантине не лучше, особенно тяжкое состояние у первого заболевшего агеронца Горха. Он лежал без сознания, не мог ни есть, ни пить. Ярослав поил его и делал всё, что знал, но оказать ухода, какой могла дать Ольга, он не мог. Команда боялась даже проходить мимо карантина. На свой счёт же Ярослав думал: «Если суждено умереть, то так тому и быть. Если нет, то волю бога ничто не изменит».
Как то Анна пришла справиться о здоровье подруги. Сейчас они втроём — Анна, Ноки и Анюта — жили на палубе в незанятым больными кормовом карантине.
— Ты хочешь увидеть Юлю? — спросил Ярослав, беря её за руку и приглашая сесть возле кормовых окон.
— Да, Ярослав, — печально согласилась девушка, присаживаясь возле него, глаза блестели от слез.
— Но я не могу тебе позволить спуститься вниз. Ты можешь заразиться…
— Я надену на лицо повязку и накину простынь поверх головы, — взмолилась Анна.
— Но к чему этот риск? Вы с Юлей не были такими уж близкими подругами и часто ссорились. К чему это?
— Понимаешь, Ярослав, — Анна постаралась вложить в слова всю глубину чувств, которые испытывала, — несмотря ни на что, я люблю Юлю. Мы вместе перенесли много невзгод, и сейчас, когда может произойти непоправимое, хочу попросить у неё прощения за все причинённые обиды. Мне её очень жаль, — из глаз покатились слезы, — мы очень близко сошлись в последнее время.
— Моя милая, любимая Анна, — Ярослав в чувствах обнял девушку, — я понимаю твой порыв, но и ты пойми меня, я не хочу лишиться сразу обеих. Потому не пущу к ней.
— Пожалуйста, — протянула умоляюще Анна, — на минуту.
— Не проси.
В ту секунду, когда он произнёс последние слова, из расположенного посреди каюты решётчатого люка послышался стон. Вероятно, Юля пришла в себя и слышала их разговор. Затем раздалось едва слышно, тихо, вроде лёгкого выдоха:
— Анна, Анна!
Голос Юли был слаб и безнадёжен.
Девушка вскочила на ноги, воскликнув:
— Юля, Юля, он меня не пускает!
Она бросилась на колени к закрытому решёткой люку. Ярослав успел поймать девушку, оттащил от люка, стараясь успокоить:
— Я предвидел твои желания, но не проси меня делать глупости.
Когда он выпроводил из каюты заплаканную Анну и спустился в трюм, Юля уже лежала в забытьё.
* * *
После того как Ярослав не пустил её к Юле, Анна не оставила идею навестить подругу. Дело в том, что хотя они и жили сейчас не в каюте капитана, а на палубе надстройки, решётчатые люки проходили сквозь обе палубы, а будка кормового карантина по недостатку места построена как раз вокруг этого самого люка. Лёжа здесь в своей постели, Анна слышала всё, что происходит ниже: как мечется в бреду Юля. Как зовёт почему–то именно её. Ноки с Анютой тоже слышали и поддержали идею Анны спуститься в трюм без разрешения. Тем более, это сделать нетрудно, решётки легко сдвигаются, и спуститься вниз не было проблем, не привлекая внимания не только Ярослава, но и никого из команды.
Сказано — сделано. Ярослав подолгу занимался больными на носу корабля. Ноки пошла отвлекать, Анюта закуталась в одеяло, будто они все спят, а Анна, прихватив простынь, повязку и сдвинув решётку, спустилась в каюту. Она знала, что за невыполнение приказа ей грозит наказание в виде розг, и Ярослав не пожалеет, потому как не может иметь на корабле любимцев, даже если этот любимец вечерами с ним целуется.
Надев маску и накинув простынь так, что она закрыла её с ног до головы, Анна спустилась ниже. Юля лежала в душном, затхлом трюме, полураздетая, под одной–единственной простынёю, сырой от влажности помещения и пота, бегущего с неё ручьём. Анна позвала:
— Юля…
Но больная находясь в забытьи, не отвечала. Тогда она потрясла её за плечо, даже сквозь простынь чувствуя жар разгорячённого тела.
— Юля, Юленька, — позвала, рыдая, Анна.
Больная с трудом приоткрыла веки, едва слышно произнеся имя:
— Анна…
Она узнала подругу.
Юля, делая над собой тяжкое усилие, приподняла голову от сбитой сырой подушки, прошептала:
— Я хотела просить тебя…
Пот крупными каплями катился по её лицу. Анна, стараясь успеть сказать, выразить свои чувства, пока та вновь не провалилась в забытьё, срывающимся голосом молвила:
— Прости меня, Юленька! Прости за всё!
Но, вероятно, Юля её не слышала или не поняла сказанного, обращённая к собственным мыслям и желаниям. Губы её дрогнули.
— Ты мне должна обещать, Анна, — Юля произносила слова так тихо, что с трудом можно было их разобрать.
В порыве чувств Анна была готова исполнить всё что угодно.
— Всё что пожелаешь, Юленька! Всё что пожелаешь…
— Мы умираем.
— Нет! Нет! Не говори так! Ты поправишься!
— Брось, я знаю. Ты должна мне обещать не оставлять Ярослава.
— Я не оставлю… — из глаз Анны катились слезы.
— После меня он останется один. Я знаю, он тебя любит…
— Я тоже…
— И ты его…
Юля не могла более говорить, каждое слово давалось с великим трудом, но она напрягла остатки сил:
— Ты должна пойти к нему.
— Я? — удивилась Анна до такой степени, что слезы перестали бежать.
— Да, ты пойдёшь прямо сегодня, пока я ещё жива.
— Но, Юля…
— Иначе вы оба никогда не решитесь. Он не подойдёт первым… Обещай…
Анна немедленно согласилась, лишь бы не расстраивать больную:
— Я пойду, Юля. Пойду, обещаю.
— Тогда мы умрём спокойно.
— Почему мы? — очень удивилась Анна.
— Я беременна…
Не в силах сдержать подкатывающие слезы, Анна разрыдалась изо всех сил. Держа сквозь простынь Юлину руку, она в исступлении трясла её, думая, что с последними словами из Юли ушла жизнь, но та не отвечала, её сознание вновь провалилось в беспамятство.
