Ты узнал что ночь прохладнее дня,
Ты узнал, что сердце — крылато,
А душа не живет без огня.
И что будет день, когда небо покажет
Свой бархатный край.
Ведь там, где кончается асфальт
Начинается Рай.
Ты отвыкнешь верить жесту и слову
И считать года за пройденный путь.
Ты проснешься свободным и новым.
Это будет. Когда-нибудь.
Это будет в день, когда небо покажет
Свой бархатный край.
Ведь там, где кончается асфальт
Начинается Рай.
Ты знал, что дорога имеет начало,
А теперь ты увидишь конец,
И поймешь, что ничто никогда не кончалось
Иначе и лучше чем здесь.
Это будет день, когда небо покажет
Свой бархатный край.
Ведь там, где кончается асфальт
Начинается Рай.
Фольклор ТРАССЫ.
ПЕРЕКРЕСТОК.
В зеленом шатре, образованном густыми кронами старых, корявых лип и таких же старых, но каким-то чудом сохранивших былую стройность берез, дом выглядел вполне прилично. Даже, на ее вкус, шикарно: длинная острая крыша с полукруглым окном чердака, забранным тонкими, полусгнившими рейками (стекло давно изничтожили), два ряда узких окон, похожих на бойницы старинного замка и одна дверь, которая никуда не вела. Она выходила из коридора второго этажа на улицу. Видимо, когда-то здесь был балкон или черная лестница. Раньше здесь много чего было. Дом был построен полвека назад и тогда назывался бараком. В благословенные, полные надежд сороковые никому и в голову не могло прийти, что здесь можно задержаться дольше, чем до полной победы коммунизма во всем мире. Сейчас дом назывался домом, а дверь на несуществующий балкон с общего согласия жильцов застеклили и постановили впредь именовать окном. Что не мешало ей, понятно, оставаться дверью… Знали об этом немногие.
Стоял прохладный августовский вечер. Листья с акаций уже потихоньку облетали, но липы держались молодцом, и глядя на них можно было поверить, что лето еще не кончилось. Пахло домашними оладьями и расплавленным гудроном. Из окон первого этажа доносился диалог Штирлица и Мюллера, приглушенный плюшевой занавеской. Зазвучала знакомая мелодия, вспыхнул верхний свет сразу в трех комнатах и выхватил из сумерек две неприметные фигуры: Янку со второго этажа, у которой папаня с прибабахами и ее кавалера, студента… Парочка без лишней суеты отступила к стене, в густую тень.
— А завтра? — вполголоса спросил парень.
— Отпадает. Дела.
— Какие у тебя могут быть дела, Янка? Семеро по лавкам или корова в коридоре?
— Послушай, ты меня проводил? Что хотел — сказал. Я тебя почти час слушала и, между прочим, ни разу не перебила. Что еще? На кофе пригласить, так у меня коньяк кончился.
— Янка!
— Иди домой. Иди, не отсвечивай. Бабки бдят. Не буду стоять у подъезда, у меня голова болит.
Она отдалилась сразу, стремительно, и исчезла в сплетении теней раньше, чем Паша успел ответить. Скрипнула рассохшаяся дверь. Взлететь по лестнице не касаясь перил — дело одного мгновения. Еще секунда — и дом вздрогнет от убийственной как и вся наша жизнь "Лестницы в небо", и старушки на лавочке неодобрительно закрутят головами и начнут тихо, интеллигентно материться. Музыкальные пристрастия Янки регулярно доводили весь барак до белого каления. Не вздрогнул. Прошло почти полминуты. Стояла непонятная тишина. Паша помедлил еще немного, и двинулся с подъезду.
Голова у нее и вправду разболелась. Сказались две бессонные ночи, потраченные на ликвидацию «хвоста» по античной культуре. Чтобы заиметь «хвост» по такой лабуде нужно было, действительно, постараться, но у нее получилось.
Она пересекла темный коридор (лампочки выкручивала лично). В дверном проеме висела маленькая, бледная еще луна. Рано? Или в самый раз? Здесь никогда точно не угадаешь… Она вспрыгнула на подоконник зная, что снаружи ее не увидят из-за густой листвы… да хоть бы и увидели. Луна шевельнулась, едва заметно сместилась и медленно, как минутная стрелка на циферблате, поползла вниз. И в тот миг, когда она поравнялась с дверью, Янка шагнула наружу, пробуя на прочность темный пандус.
Коридор уходил в пустоту, теряясь в неисчислимых вселенных, мощью надчеловеческого разума спрессованных здесь. Она никогда не пыталась их считать, не пыталась даже рассмотреть поближе. Она смотрела под ноги. Не потому, что боялась споткнуться, просто не стоило лишний раз испытывать судьбу, принимая в лицо жесткий свет Великого Зеркала. Она шла ровным, ритмичным шагом, опустив голову в венке светлых растрепанных волос. А навстречу ей двигалась такая же одинокая фигурка, затерянная в лабиринте пространств и веков. Они остановились одновременно и одновременно вскинули головы. Улыбнулись друг другу но не протянули рук. Между ними дрожала зыбкая но непреодолимая пленка Великого Зеркала.
— Зачем ты принял его облик? Хочешь разжалобить?
— Тебя разжалобишь, — усомнился он. Тот, Кто Встречает По Ту Сторону Великого Зеркала. Страж Перекрестка. Или просто Страж. Она знала с десяток титулов, но об имени не спрашивала. Он предстал перед серо-рыжими очами Янки до неприличия худым, очкастым пацаном лет семнадцати, с пепельными лохмами и чуть оттопыренными ушами. Он и улыбнулся как тот, с кем она только что простилась, застенчиво и упрямо.
— Просто ты думала о нем.
— Неправда, — открестилась Янка, — можно подумать, кроме Паши мне думать не о чем.
— Он любит тебя, — почему-то вздохнул Страж.
— Это его личное горе, — огрызнулась Янка, — меня оно совершенно не касается.
Он усмехнулся. Сквозь простоватые черты проступила знакомая тонкая улыбка, полная грустной иронии. Янка опустилась на пол, поджав ноги. Страж, по ту сторону Великого Зеркала, повторил ее движение, отстав на долю секунды.
— Боишься? — понимающе спросил Страж.
— Боюсь, — согласилась Янка, — а ты бы на моем месте не боялся? Я ведь уже все решила. Это не каприз, ты знаешь, это единственное решение, которое возможно в мире для таких как я… — она взглянула на него и быстро поправилась, — для таких, как мы. Когда наступит время уходить, я хочу уйти свободно, не оглядываясь назад и не жалея о том что осталось за спиной.
— Не выйдет, — перебил Страж.
— То есть? — не поняла Янка, сбитая с мысли странной репликой а больше улыбкой Стража. В ее значениях она решительно не разбиралась, по сравнению с этой улыбкой то, что демонстрировала Мона-Лиза было просто как букварь.
— Не выйдет, — повторил Страж, — Все хотят, но еще ни у кого не выходило. По крайней мере на моей памяти.
— Смотри, — сказал он. Янка пригляделась. Грань пересекали невидимые нити… или, скорее, проволочки, которые поддерживали две чаши. Одна сильно отклонилась в сторону Стража.
