– Ваше превосходительство, с нашей стороны противники по стенам спускаются. Перебираются по лестницам через ров и к нам бегут…
– Что, десант?
– Нет, ваше превосходительство, из крепости бегут большей частью ополченцы. Барон приказал брать в плен, их там уже полсотни набралось.
– Хорошо, пусть продолжает брать пленных, но, если станет чересчур много, пусть гонит хуторян прочь и оставляет только лаксманов. Так и передай!
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
Курьер умчался. Со стороны брошенных противником лагерей показался обоз с запасом сборных штурмовых лестниц, которые тардийцы готовили для захвата Тыкерьи.
Когда обоз прибыл, спешившиеся гвардейцы и пленные егеря стали быстро собирать мостки. От залпа к залпу ворота теряли обшивочное железо и расщепленные балки, так что вскоре предстояло как-то преодолевать ров.
К Каспару подъехал Олаф, он был в нетерпении.
– Ваше превосходительство, разрешите нам первым в город ворваться?
– Разрешаю, лейтенант. Действуйте!
Вердийцы спешились и, оставив лошадей у обоза, побежали к воротам, волоча за собой мостки. Несколько голов показались на крепостной стене. Каспар ждал, что сейчас на егерей обрушится дождь стрел, однако этого не случилось. Мостки были успешно перекинуты, и егеря стали по одному перебираться через ров и исчезать в большой бреши в воротах.
Было видно, как за брешью завязался бой, заблестели клинки, а подошедшие гвардейцы стали крушить ворота изогнутыми железными дрынами и укладывать новые мостки, рассчитанные на вес всадника.
Вскоре дело было сделано, и по собранной переправе, чуть пригибаясь в разбитых воротах, в город начали входить конные гвардейцы.
Капекслаа был взят малой кровью, ополченцы почти не сопротивлялись, а лаксманы были так подавлены неожиданным подходом противника и грохотом невиданных разрушительных орудий, что уже заранее считали себя побежденными.
Тардийский брин Лаар с приближенными отступил во внутренний дворец, однако тот оказался не таким неприступным, как внутренний замок в Тыкерье, чтобы полностью захватить его, не понадобилось даже лестниц. К тому времени как генерал Фрай и граф де Шермон оказались на центральной площади города, туда уже выводили захваченных в плен тардийцев. Их набралось более пяти тысяч, это были только лаксманы, хуторских же и простых рыбаков отпускали сразу, беря с них слово больше не воевать.
– Ну вот и рабочая сила для строительства дороги - теперь в два года управимся, - сказал Каспар, оглядывая огромную площадь.
– Генерал…
– Да, граф?
– Поскольку с этой кампанией все благополучно разрешилось, я бы хотел… Я бы хотел обсудить с вами другую тему…
– Слушаю вас, граф. Что-то вы разрумянились, уж не простыли ли ночью?
Де Шермон сдернул перчатку и вытер ладонью взмокшее лицо.
– Генерал, я бы хотел обсудить с вами будущее вашей дочери…
После позднего обильного завтрака настроение короля Филиппа значительно улучшилось.
– Скажи, Сарбель, отчего после еды настроение меняется в лучшую сторону, хотя заказ на седла для армии опять задержали? - спросил Филипп у своего ученого лекаря, которого захватил из Кремптона после небольшой разведки боем. Поначалу он хотел обосноваться в этом старом замке, однако по ночам в глубоких подвалах ревело какое-то чудовище, да и сырость в залах было нестерпимая - пришлось вернуться на зиму в Ливен.
Зато теперь уже почти все было готово к большой летней кампании.
«Бросок на юг, вот как назовут это мои летописцы! - думал король, и его настроение улучшалось все больше. - Если бы еще не эти седла…»
– Видите ли, ваше величество, - начал мессир Сарбель, - все дело в желудочных соках. После принятия пищи они-таки бурлят в человеческом теле, что вызывают разгон желчи и улучшение самочувствия.
– Ты сам-то понял, что сказал? - усмехнулся Филипп и, опустившись на жесткую кушетку, оглядел заново обставленную залу. Прежде здесь собирались какие-то то ли старосты города, то ли депутаты, его величеству подробно рассказывали, но он не запомнил. Теперь же совсем другое дело.
Ливен начинал королю нравиться, однако это не отменяло далекий поход на юг, только бы поскорее сделали седла…
В коридоре за дверью послышался топот и звон шпор, здание было мало приспособлено для проживания королевских особ - не той толщины стены, не из того дерева двери.
Раздался осторожный стук, а потом дребезжащий голос секретаря произнес:
– Ваше величество, к вам курьер из Харнлона! Примете?
«Из Харнлона? Вот как? Несостоявшийся граф решил о себе напомнить? Ну-ну», - подумал Филипп. Ему еще предстояло решить эту проблему, но для этого все уже было готово.
– Нет, сейчас я занят! - не оборачиваясь ответил король и откинулся к стене, чтобы спрятаться за ширму. - Ступай и до вечера не приходи…
– Слушаюсь, ваше величество… - с поклоном произнес секретарь. Король с облегчением вздохнул, но неожиданно секретарь громко объявил:
– Ее величество королева!
– Королева?
Филипп вскочил с кушетки и встал у окна, с подчеркнутым интересом рассматривая площадь, как будто не было важнее дела, чем следить за сменой часовых.
– Ваше величество, зачем вы держите курьера за дверью, ведь письма из Харнлона могут быть очень важными! - произнесла королева, заходя за ширму. - От кого вы тут прячетесь, ваше величество?
– Ах, ваше величество!
Король повернулся к матери и развел руки, словно собираясь обнять ее, но тут же опустил их, увидев, что королева сама принесла ему письма.
– Я отпустила курьера, на него страшно было смотреть, он проделал немалый путь…
Филиппу ничего не оставалось как взять оба свитка.
– Просто я неважно себя с утра чувствовал…
– Вот как? А мне сказали, что у короля сегодня был отменный аппетит.
– Ну аппетит - одно, - король стряхнул с манжета невидимую пылинку, - а самочувствие - совсем другое. Вот и Сарбель говорит…
Почувствовав к себе внимание, врачеватель низко поклонился и начал монотонно повторять то, что уже не раз слышали и Филипп, и Анна Астурийская.
– Все дело в желудочных соках, после принятия пищи…
– Ах, подите вон, нам с королем нужно поговорить, - резко произнесла королева.
Сарбель снова поклонился и, шаркая ногами, ушел.
– Итак, посторонних нет - читайте письма, ваше величество! - строго произнесла Анна Астурийская.
«Что-то уже пронюхала», - с неудовольствием подумал король. Он полагал, что все приготовления к аресту Фрая хранятся в секрете.
