– Ну, сударь, были мы с вами далеко и видели много, а все ж лучше этого места нигде не найти. Здесь есть что–то от всех мест, если вам понятно, про что я: и от Шира, и от Золотого Леса, и от Гондора, и от королевских покоев, и от трактира тоже, и луга, и горы — все намешано. Да только чую я — идти пора. О старике моем тревожусь, по правде сказать.
– Да, все есть, — задумчиво ответил Фродо, — только Моря не хватает. — И он тихонько повторил про себя: «Только Моря».
В тот же день Фродо говорил с Элрондом, и было решено выходить следующим утром. К их радости, Гэндальф сказал:
– Пойду–ка и я с вами. До Брыля, во всяком случае. Хочу Маслютика повидать.
Вечером прощались с Бильбо.
– Надо, так надо, — вздохнул он. — Жалко, я с вами не могу. Хорошо, конечно, когда вы рядышком, но мне все больше спать хочется.
Он попытался подарить Фродо мифриловую кольчугу и Шершень, забыв, что уже сделал это однажды, и дал три книги в красных переплетах, написанные в разное время и озаглавленные «Переводы с эльфийского. Б. С.»
Сэму достался маленький кошель с золотом.
– Последние, почитай, крохи от Смога, — сказал старик. — Может, пригодится, ты вроде жениться задумал…
Сэм покраснел.
– А вам, молодежь, могу преподнести только пару добрых советов, — сказал старик Мерри и Пиппину. — Берегите головы. Если они у вас и дальше так расти будут, то никакая шляпа не налезет. И вообще, кончайте расти, а то одежи не напасешься.
– Раз уж ты собрался перещеголять Старого Тука, — отшутился Пиппин, — почему бы нам не обогнать Бандобраса?
Бильбо рассмеялся и достал из кармана две прекрасные трубки с перламутровыми мундштуками, изящно отделанные серебром.
– Вспоминайте меня, когда курить будете! Эльфы для меня сделали, да я–то уж не курю больше.
Он вдруг опустил голову и задремал, а когда проснулся, спросил:
– Так. Где это мы? А, конечно, подарки дарим. Да, Фродо, а что стало с тем колечком, которое ты унес?
– Нет его, милый Бильбо. Избавился я от него, ты же знаешь.
– Экая жалость! — покряхтел Бильбо. — Хотелось бы мне на него взглянуть. Да нет, что за глупость! Ты же за этим и шел, не так ли? — избавиться от него, да? Э–э, все так запуталось, столько всего перемешалось: и Арагорновские дела, и Белый Совет, и Гондор, и Всадники, и южане, и елефанты… Сэм, ты правда видал их? И пещеры, и башни, и золотые деревья, и кто его знает, что еще. Мое путешествие, пожалуй, поспокойнее было. Гэндальф, правда, хотел показать мне кое–что, но я бы тогда к торгам не поспел… А теперь уж слишком поздно, да и то сказать: куда приятнее сидеть здесь и слушать обо всем. Камин уютный, а еда — очень хорошая, и эльфы есть, коли поговорить захочется. Чего еще желать?
Бежит дорога все вперед.
Куда она зовет?
Какой готовит поворот?
Какой узор совьет?
Вперед по тысяче дорог
Теперь другим шагать,
А мне б — свернуть на огонек
Да чуточку поспать.
Бильбо пробормотал последние слова, голова его склонилась на грудь, и он начал посапывать.
Сумрак сгущался в комнате, все ярче падал свет из камина; хоббиты смотрели, как Бильбо улыбается во сне. Они сидели молча, потом Сэм оглядел комнату, тени, пляшущие на стенах, и тихонько произнес:
– По–моему, Фродо, не так много он написал, пока нас не было. Этак нашу историю никогда не допишешь.
Бильбо открыл глаза, потянулся и встал.
– Эк меня сон одолевает, — сказал он. — А когда есть время писать, хочется писать только стихи. Фродо, дорогой ты мой, может, займешься моими записями? Забери бумаги, и дневник тоже, если хочешь. У меня понимаешь, никак времени не находится оформить все честь по чести. Возьми Сэма в помощь, а как доведешь до ума, привези мне показать. Я не стану слишком придираться.
– Давай, сделаю, конечно, — согласился Фродо. — А потом вернусь. Теперь это не опасно. Раз есть настоящий Король, он быстро приведет в порядок дороги.
– Спасибо, дорогой мой! — слабо обрадовался Бильбо. — Это для меня — большое облегчение. — И он тут же заснул снова.
На следующий день Гэндальф и хоббиты простились со стариком в его комнате — за дверью было холодно, — а потом распрощались с Элрондом и эльфами.
Фродо обернулся на пороге. Элронд благословил его, пожелал счастливого пути, а потом добавил:
– Я думаю, Фродо, вам не стоит возвращаться сюда. Когда–нибудь осенью, когда деревья будут стоять в багрянце и золоте, поищите–ка лучше Бильбо в ваших лесах. Я тоже буду с ним.
Никто больше не слышал этих слов, и Фродо никому не стал о них говорить.
Покинув Дольн, хоббиты в сопровождении Гэндальфа повернули, наконец, в сторону Шира. Им очень хотелось поскорее вернуться домой, но Фродо вдруг приболел. Когда им пришлось переправляться вброд через Гремячую, он с трудом на это решился. Казалось, он плохо понимал, что происходит вокруг, и после переправы промолчал весь день. Это было шестое октября.
– Больно, Фродо? — тихонько спросил Гэндальф, подъехав к хоббиту.
– Да, — так же тихо отозвался Фродо. — В плече. Рана ноет и… как вспомню, так тяжело делается. Сегодня как раз год.
– Увы! — вздохнул маг. — Не все раны удается излечить насовсем.
– Моя, боюсь, из таких, — ответил Фродо. — Мое возвращение — ненастоящее. Может, я и приду в Шир, но ни страна, ни я прежними уже не станем. Кинжал, потом Шелоб, а потом еще и зубы этого несчастного — так много всего. А самое главное — моя ноша, она все еще давит на сердце. Где я найду покой?
Гэндальф не ответил.
В конце следующего дня недомогание прошло, и Фродо снова был весел, так весел, словно и не помнил о черной тоске накануне. Все складывалось удачно, и дни летели быстро. Путешественники неспешно проезжали лесами, горевшими под осенним солнцем багряными и золотыми красками. Так добрались до Заветери.
Вечерело, и тень от холма лежала на дороге. Фродо попросил поторопиться и целую милю ехал, не глядя на холм, низко опустив голову и кутаясь в плащ. Этой ночью погода переменилась, западный ветер принес с собой дождь и громко гудел в кронах, а желтые листья птицами реяли в воздухе. Когда они добрались до Чагрого Бора, деревья стояли уже голые, а глухая завеса дождя скрывала Брыльский Холм.
Промозглым вечером в конце октября пятеро путников поднялись по дороге к южным воротам Брыля. Ворота оказались крепко заперты. Дождь сыпал в лицо, по темнеющему небу спешили низкие тучи, и путешественники слегка приуныли — они рассчитывали на большее радушие.
