1450.
Как могло такое случиться?
Семьдесят лет для неё пролетели за несколько мгновений. Она боролась с этим осознанием, но потерпела поражение. Это казалось невозможным. Её ребёнку исполнилось семьдесят лет ещё до его рождения.
Она начала плакать, не от боли, но от скорби по всему тому, что она утратила, по тому, что оставила позади.
— Как такое может быть? — прошептала она, и ответа не было.
Если Деррег и услышал, он тоже не стал ничего отвечать.
Они вырвались из тумана, оставляя голоса духов позади. Полными слёз глазами она следила, как последнее сверкающее серебро солнца скрывается за горами на западе, смотрела, как длинные тени от горных вершин протягиваются по равнине. И без того скудный свет сменился полной тьмой. Они достигли лесистой долины. Среди деревьев стояло простое каменное аббатство.
* * *
Голова жреца появилась у неё между колен. Его редкие волосы прилипли к бледному, в старческих пятнах черепу. В блеклом свете фонарей на его щеках залегли тени.
— Чтобы спасти ребёнка, ты должна начать тужиться, когда я скажу.
— Медленно вдыхай и выдыхай, — сказала повитуха.
Варра сглотнула, кивнула. Удары сердца звучали в ушах. Схватки окутали её таз болью. Она закричала, и тучная повитуха, заморгав, вытерла новую лужу крови и выбросила несколько простыней в окровавленную кучу на полу.
— Я хочу пить, — сказала Варра.
— Почти, — произнёс жрец, который даже не слышал её, вглядываясь внутрь её тела и пытаясь спасти её дитя.
— Сделай что–нибудь! — сказал Деррег откуда–то позади Варры. — Ей слишком больно.
Он не покидал её с тех пор, как привёл в аббатство.
— Мы делаем всё, что можем, Деррег, — сказал жрец резким от напряжения голоса.
— Делайте больше! — сказал Деррег.
Варра сосредоточилась на дыхании, глядя в сводчатый потолок. Весь её мир сжался до её таза, родового канала, и ребёнка, которого она должна была вскоре родить на свет. Но от боли спасения не было. Её зрение затуманилось. Она боялась, что будет слишком слабой, чтобы тужиться, когда скажет жрец. Она боялась, что никогда не увидит своё дитя.
Она закричала снова, когда жрец проделал что–то с ребёнком внутри неё, и живот пронзило кинжалом.
— Доставай младенца! — сказал Деррег, и от напряжения его голос был надломлён.
Жрец поднял голову между ногами Варры, посмотрел сначала на неё, потом на Деррега.
— Я не могу. Он умирает. Пуповина…
Он умолк, но от этих слов Варра почувствовала пустоту внутри.
— Нет, — сказала она, и по щекам потекли слёзы. — Нет.
Жрец посмотрел на неё с мягким, сочувственным выражением.
— Мне так жаль.
— Ты плохо стараешься, Эрдан! — сказал Деррег, и она услышала, как он зашагал к жрецу, хотя по–прежнему оставался позади Варры, вне поля видимости.
Тихий голос жреца оставался спокойным.
— Я сделал всё, что мог, Деррег. Мы должны… предпринять некоторые шаги, чтобы у женщины был шанс.
Варра почувствовала на голове, на волосах руку Деррега, защитный жест, который её успокоил и согрел.
Как странно, подумала она. С мгновенной ясностью она осознала, что в другом времени, в другом месте он мог бы стать мужчиной, которого она могла полюбить, несмотря на их разницу в возрасте.
— Её зовут Варра, — отрезал Деррег. — И должно быть что–нибудь…
— Вырезайте ребёнка, — сказала Варра тихим, как дождь, голосом, и её молчаливая решимость пронзила комнату.
Деррег убрал руку с её головы, как будто отпрянув.
Священник выглядел так, будто она заговорила на незнакомом ему языке.
— Что говоришь?
Повитуха сжала руку Варры.
— У тебя в голове помутилось…
— Вырезайте моего ребёнка, — громче сказала Варра, приняв решение. Её тело напряглось, схватки охватили её, внутри задвигался младенец, и она закричала. — Вырезайте! Я уже мертва! Я вижу по вашим лицам!
Жрец и повитуха смотрели на неё, широко распахнув глаза. Никто не стал ей возражать.
— Я уже мертва, — тише повторила Варра, пытаясь удержать голос ровным. Комната закружилась. Она закрыла глаза, пока вращение не прекратилось.
— Ножом?
— Времени мало, — сказала Варра.
— Да, конечно, — сказал жрец, глядя мимо неё на Деррега, будто спрашивая у него разрешения.
Ладонь Деррега вернулась на голову Варры, баюкая её, как младенца, как он мог бы баюкать дочь. Его пальцы нежно провели по мокрым от пота волосам девушки. Она потянулась и накрыла его руку своей, и потекли слёзы. Его кожа казалась грубой, как кора. Рядом с ней возникло его бородатое лицо, его тёплое дыхание коснулось её щеки.
— Ты не должна этого делать, — сказал он.
— Это мой ребёнок, — ответила Варра, три слова, которые сказали всё, что можно было сказать. Её взгляд упал на сваленную у стены кучу багровых простыней.
— Я уже мертва. Мы оба это знаем.
Жрец достал маленький нож и высоко поднял его дрожащей рукой. Свет фонарей замерцал на лезвии. От напряжения по его измазаннаму кровью лбу струился пот.
Липкие пальцы повитухи вцепились в руку Варры. Казалось, одна лишь Варра сохраняет спокойствие.
— Деррег, послушай меня, — сказала она. — Кто–то… сделал что–то с ребёнком, изменил его. Я не знаю, что именно, но это мой ребёнок. Мой. Ты понимаешь?
Его рука сжала её руку. Деррег прижался лбом к её волосам.
Варра вдохнула его запах — он по–прежнему пах дождём — и удивилась тому, насколько привязалась к этому мужчине всего за несколько часов, за несколько мгновений. Как жестоко, что они провели вместе только часы, а не всю жизнь.
— Я понимаю, — ответил он.
Она сглотнула пересохшим горлом, кивнула. Сказала жрецу:
— Сделай это.
Священник моргнул, и собрался с духом, чтобы приступить к своей работе.
— Тебе будет больно, — сказал он, но не пошевелился.
— Сделай это, — ответила Варра. — Прямо сейчас.
Но он не сделал. Не мог. Его руки тряслись.
Повитуха взяла нож из его ладони, на мгновение взглянула в глаза Варры, и начала резать.
Варра сжала зубы, сдерживая крик, когда лезвие рассекло её живот и открыло матку, расплескав по бокам женщины тёплую жидкость. Решимость повитухи передалась жрецу, и он придвинулся, чтобы помочь.
В глазах у Варры заплясали пятна. В мозгу вспыхнули искры. Возможно, она кричала — Варра сама не могла сказать. Она почувствовала, как жрец и повитуха роются в проделанной ими ране, почувствовала, как они лезут внутрь.
Варра поняла, что действительно кричит, плавая в крови и боли.
Она сосредоточилась на руке Деррега, на её твердости, на том, как нежно он касался её кожи. Его тело излучало тепло, притупляя края её агонии.
Он никогда её не бросит, подумала Варра. Никогда.
Что–то тёплое и влажное закапало на их сцеплённые руки. Её блекнущее сознание сначала решило, что это кровь, но потом она поняла, что это слёзы. Слёзы Деррега. Она почувствовала его губы у своего уха, и он прошептал ей слова веры.
— Из концов рождаются начала, из мрака — свет, из трагедии — триумф. Ночь сменяется рассветом, а рассвет — полуднем. Встань в тёплом и очищающем свете Амонатора, что был Латандером, и ничего не бойся. Ничего не бойся, Варра.
Она почувствовала, что ускользает, отключается. Комната потемнела.
— Позаботься о нём, — прошептала она Деррегу.
— О нём? — спросил тот.
Варра кивнула. Она знала, что это будет мальчик, сын для отца, как сказали ей духи на перевале.
— Его зовут Васен. Как его отца.
— Позабочусь, Варра, — сказал Деррег. — Обещаю.
Варра услышала звук, похожий на шум прибоя. Комната потемнела. Она ничего не видела. Она почувствовала, как уплывает, плывёт в тёплой воде, тонет…
Она услышала слабый кашель, затем крик новорожденного, дерзкий клич её сына, вошедшего в мир света и тьмы.
Она улыбнулась, поплыла, думая об Эревисе, о Дерреге, и ничего не боясь.
* * *
Деррег убил в бою много людей, видел заваленные трупами тела сражений, но ему приходилось заставлять себя смотреть на тело Варры, на залитое кровью ложе, на разрез у неё на животе, из которого Эрдан, жрец, извлёк ребёнка. Её лицо, наконец свободное от боли, казалось бледным, как новорождённая луна.
Деррег не мог выпустить её всё ещё тёплую руку. Он держал её, как будто мог вытащить Варру из лап смерти.
— Её нет, — сказала повитуха. — Она ушла в свет.
Деррег кивнул. Он был знаком с Варрой всего около двух часов, но чувствовал с ней связь, смутный намёк на то, что могло случиться, встреться они при других обстоятельствах. Хотя за шестьдесят лет он ни разу не был женат, и теперь знал, почему. Он должен был встретить свою любовь в сумерках жизни и провести с ней меньше дня.
Он поблагодарил Амонатора и за это.
