— Шумели, — согласился Ян, — да мне-то что?
— Ну-гу, — опять пожевал бородищу Карл, не торопясь уступать дорогу, — Слыхал, монаха ночью кончили? Из этих…
— Нет, — равнодушно отозвался Ян.
Он по праву гордился тем, что может поклясться на Библии в правдивости каждого своего слова. Он ведь действительно не слышал об убийстве монаха.
— Говорят, оборотень порвал.
— Брехня, — Ян наконец протиснулся внутрь.
— Щуп видел.
— Этот что ли?
Проследив за кивком Малыша Карла, Лют покосился на сине-зеленого субъекта.
Кабатчик неожиданно добро усмехнулся.
— Ты тут чужой.
— Чужой, — согласился Ян.
— Сам понимаешь.
— Понимаю.
— Шел бы ты…
Со стороны Малыша Карла это было верхом одолжения.
Не привык Лют спускать неуважение к себе. Глухой рык закипал в горле. Такие промахи обходятся дороже, чем откровенная глупость. С Карлом он наверняка справился бы, но это была чужая территория, и Ян согласился снова.
— Сегодня уйду.
— Девка-то хоть стоящая была? — кинул в спину уже поднимающемуся по лестнице Яну Малыш Карл.
— Высший сорт, — отозвался Ян, не соврав и здесь.
К счастью, преследователи, висевшие у него за плечами последние несколько недель, не искали его в этом направлении. После того, как его банду взяли в тиски люди маркграфа и бургомистра, Люту удалось избежать эшафота и топора палача только благодаря некоторым своим исключительным способностям. Ему удалось миновать частое сито заслонов, и уже несколько дней Ян чувствовал себя вполне уверенно.
Но не столько это, сколько другое, гораздо более важное для него дело, заставило Яноша Люта покинуть места, где он был вполне уважаемым среди ночной братии человеком.
Лют прошел городские ворота так же беспрепятственно, как и вчера. Однако едва отойдя от городских стен, Ян неожиданно свернул с дороги и углубился в поля. Там, в дали от любых взглядов, он зачем-то разделся, тщательно сложил свои вещи, в том числе и длинный широкий нож, крепко завязал узелок… и…
Странное, невиданное зрелище — спустя короткое мгновение к голубеющей на горизонте черте леса несся огромный черный волк, сжимающий в пасти сверток…
Поздним вечером у ворот обители Святого Духа братьев бенедиктинцев появился несколько помятый субъект бандитской наружности. Парень вел себя с должным смирением. Спокойно постучав и терпеливо дождавшись появления брата-привратника, он вежливо попросил передать отцу настоятелю, что у него известия об отроке Иоанне.
Удивленный брат привратник, несмотря на позднее время, тем не менее, поспешил передать слова пришельца отцу Бенедикту. Когда он вернулся, парень стоял все там же, с задумчивой улыбкой наблюдая за работающими послушниками.
Отец-настоятель, носивший имя святого основателя ордена, принял подозрительного чужака в своей келье. Парень подождал, пока за сопровождавшим его монахом закрылась дверь, и раздались удаляющиеся шаркающие шаги, повернулся к настоятелю, который с бесстрастным выражением смотрел перед собой, и сказал:
— Здравствуй, отец.
Маленький Янош ничем не отличался от остальных монастырских сирот. Кроме, возможно, завидного здоровья. Детские хвори обходили его стороной. Не смотря на ограниченность рациона и суровость монастырского уклада, мальчишка рос крепким, сильным и ловким. Подобное обстоятельство почему-то только тревожило брата Бенедикта, который, собственно, и принес когда-то новорожденного младенца в монастырь.
Брат Бенедикт был молод, решителен и честолюбив. Незаконнорожденный сын дворянина, он был любим отцом за твердый ум и отсутствие ложной сентиментальности; сводными братьями — за искренне избранный путь служения Богу.
Юноше, принявшему обеты в шестнадцать лет, покровительство семьи дало необходимую почву под ногами, а собственная расторопность и трезвый расчет — помогли добиться того, что еще в довольно молодом возрасте брат Бенедикт был обличен доверием весьма высоких духовных санов.
Видимо, брат Бенедикт искренне привязался к сироте, крещенному его собственными руками, если продолжал трогательно принимать участие в его судьбе, не смотря на то, что подобная забота сослужила ему дурную службу.
Брат Бенедикт отличался педантичным соблюдением Устава ордена и монашеских обетов. Его нынешний покровитель, понимающе усмехался, принимая исповедь молодого монаха. Гордыня, которая и подвигла в свое время юношу к постригу, и честолюбие, — вот, что стояло во главе его грехов.
Но появление младенца, а пуще того, — постоянный интерес брата Бенедикта к малейшим пустякам в жизни ребенка, что совершенно было на него не похоже, — дали повод для слухов, что мальчик является ни кем иным, как ублюдком самого монаха.
Но когда епископ, которому было приятно обнаружить такую понятную слабость в суровом секретаре, намекнул об этом бенедиктинцу, то встретил лишь каменное выражение темных глаз.
— Святой отец, вам ли, не единожды принимавшему мою исповедь, не знать ответа на этот вопрос?
Раздосадованный епископ отступился и поспешил назначить его аббатом, но присутствие мальчика в жизни брата Бенедикта стало препятствием для осуществления многих его честолюбивых планов.
По мере того, как мальчик взрослел, беспокойство, которое постоянно присутствовало в обращенном на Яноша взгляде монаха, утихало.
Мальчик нравился ему своим упорством, но расстраивал своей необузданностью. Не сумев настоять на своем, Янош самостоятельно осуществлял желаемое, не моргнув глазом снося любое наказание. Святым братьям не раз приходилось вытаскивать непоседливого отрока из мест куда более интересных, чем монастырский огород, часовня или комнаты для занятий. Наверняка, они не обращали бы такого внимания на беспокойного воспитанника, — но за спиной мальчика по-прежнему стоял отец Бенедикт.
Получив в качестве настоятеля возможность постоянно находиться в непосредственной близости от мальчика, отец Бенедикт благодаря нескольким инцидентам убедился, что Янош обладает еще одним отличием — он не спит в полнолуние. Правда, к своему облегчению никаких других странностей он за ребенком не замечал, а уж отсутствием наблюдательности отец Бенедикт не страдал.
Обычный взбалмошный мальчишка.
В свою очередь Янош, не задумываясь, отвечал монаху искренней привязанностью, на которую способно лишь детское сердце. Зная, что святого отца огорчают его проделки, он нашел самый лучший выход, радуя своего покровителя преуспеванием в учебе, добиваясь этого не столько выдающимися способностями (с малых лет его смекалка была направлена на вещи совершенно бесполезные с точки зрения святых братьев), сколько феноменальным упрямством.
