— Нет никакой шутки, — мрачно ответила я.
— Но кто ты? — настаивал он. — Мое имя Агнес де Шатильон, — произнесла я. Он снова захохотал, прихлопывая себя по бедрам.
— Переодетая благородная леди, — смеялся он. — Святой Иоанн, история становится все пикантнее! Из какой тенистой обители, из какого охраняемого великанами замка вы сбежали в этом крестьянском уборе, моя леди? — и он отвесил поклон, взмахнув шляпой.
— Я имею столько же прав на это имя, сколько и все те, кто носит высокие пышные титулы, — сказала я сердито. — Мой отец — внебрачный сын крестьянки и герцога де Шатильона. Отец всегда носил имя, которое унаследовали и его дочери. Если оно тебе не нравится, ступай своей дорогой. Я не просила тебя останавливаться и высмеивать меня.
— Нет, я не высмеиваю, — запротестовал он, жадно оглядывая мою фигуру с головы до ног. — Клянусь святым Триньяном, благородное имя подходит тебе больше, чем многим высокородным леди, которые жеманятся и томно вздыхают под его бременем. Зевс и Аполлон, ты высокая и гибкая прелестница — нормандский персик, честное слово! Я буду твоим другом. Расскажи, почему ты одна в лесу в такой час в рваном свадебном одеянии и дырявых туфлях.
Он ловко спрыгнул со своего рослого коня, держа передо мной в руке шляпу. Теперь он не улыбался, его темные глаза не насмехались, но мне показалось, что в их глубине промелькнул какой-то странный огонек. Слова Вильера внезапно открыли мне, как я одинока и беспомощна, и что мне не к кому обратиться. Возможно, поэтому я так легко открылась первому дружелюбно настроенному незнакомцу; кроме того, Этьен Вильер умел так располагать к себе женщин, что они доверяли ему.
— Прошлой ночью я сбежала из деревни Ла Фер, — сказала я. — Меня хотели выдать замуж за человека, которого я ненавидела.
— И ты провела ночь одна в лесу?
— Что здесь такого?
Он покачал головой, словно не мог поверить в это.
— Но что ты будешь делать теперь? — спросил он. — У тебя есть друзья поблизости?
— У меня нет друзей, — ответила я. — Я буду идти вперед, пока не умру от голода или что-нибудь другое не обрушится на меня.
Некоторое время он размышлял, теребя чисто выбритый подбородок большим и указательным пальцами. Трижды он поднимал голову и окидывал меня взглядом, и один раз я заметила, как тень пробежала по его чертам, на секунду так изменив его лицо, что, казалось, передо мной был другой человек. Наконец он произнес:
— Ты слишком красивая девушка, чтобы погибнуть в лесу или попасть в руки разбойников. Если хочешь, я возьму тебя с собой в Шартр, где ты сможешь получить работу служанки и зарабатывать этим на жизнь. Ты умеешь работать?
— Ни один мужчина в Ла Фер не умеет делать больше, чем я, — ответила я.
— Клянусь святым Иоанном, я тебе верю, — сказал он, восхищенно кивнув головой. — В тебе есть что-то почти языческое — в высоком росте и гибкости. Поехали, ты будешь мне доверять?
— Я не хочу доставить тебе неприятности, — сказала я. — Люди из Ла Фер преследуют меня.
— Чепуха! — презрительно фыркнул он. — Слышал ли кто-нибудь о том, чтобы крестьянин отошел от деревни дальше, чем на одну лигу? Ты в безопасности.
— Только не от отца, — мрачно произнесла я. — Он не простой крестьянин, а солдат. Он будет идти за мной до конца, пока не найдет и не убьет.
— В таком случае, — предложил Этьен, — мы должны найти способ одурачить его. Ха! Сдается мне, меньше мили назад я проезжал мимо юноши, чья одежда подойдет тебе. Жди здесь. Мы сделаем из тебя мальчика! — с этими словами он повернул коня и умчался прочь.
Я смотрела ему вслед и раздумывала, увижу ли его снова, не смеется ли он надо мной. Я ждала, а стук копыт затих вдалеке. Над лесом воцарилась тишина. Вновь я ощутила приступы жестокого голода. Некоторое время спустя, показавшееся мне бесконечным, послышался стук копыт, и Этьен Вильер галопом подлетел ко мне, весело хохоча и размахивая связкой одежды.
— Ты убил его? — спросила я.
— Нет, я отпустил его на все четыре стороны, правда, голого, как Адама. Теперь иди вон в ту рощицу и быстро переоденься. Нам надо спешить, до Шартра много лиг. Брось мне свое платье, я брошу его на берегу реки, что течет неподалеку отсюда. Возможно, твою одежду найдут и подумают, что ты утонула, Он вернулся быстрее, чем я закончила одеваться в мой новый непривычный наряд, и мы переговаривались через кусты.
— Твой почтенный отец будет искать девушку, — смеялся он, — а не мальчика. Когда он спросит крестьян, не видели ли они высокую рыжеволосую девушку, крестьяне будут только непонимающе качать головой. Ха-ха-ха! Хорошая шутка над старым негодяем!
Я вышла из-за кустов, Вильер внимательно осмотрел меня. Я чувствовала себя непривычно в рубашке, штанах и шляпе, но в то же время я ощутила свободу, которой никогда не испытывала в юбке.
— Зевс! — пробормотал Вильер. — Переодевание тебе почти не помогло. Только безнадежно тупой, слепой деревенский олух не сообразит, что ты не мужчина. Послушай, давай я отрежу кинжалом вот эти рыжие локоны. Может быть, это поможет.
Но, отхватив мою гриву по плечи, снова покачал головой.
— Даже так ты женщина с головы до ног, — сказал он. — Что ж, может быть, случайный встречный, быстро проезжающий мимо, ничего и не заметит. Будем надеяться на это.
— Почему ты так беспокоишься обо мне? — поинтересовалась я, так как не привыкла к доброму отношению.
— Почему, бог мой? — удивился он. — Разве любой человек, о котором стоило бы говорить, смог бы оставить юную девушку скитаться и голодать в лесу? В моем кошельке меди больше, чем серебра, и камзол потерт, но Этьен Вильер ставит свою честь так же высоко, как любой рыцарь или барон, и не позволит издеваться над беззащитными, пока в его кошельке есть хоть монета, а в ножнах — меч.
Услышав эти слова, я почувствовала необычайное смущение и замешательство, так как была неграмотна и необучена, и не знала слов, чтобы выразить благодарность. Я что-то неуклюже забормотала, а он улыбнулся и мягко велел замолчать, объяснив, что не нуждается в благодарности и что добро само по себе награда для того, кто его совершает.
Он вскочил на коня и подал мне руку. Я села позади него, и мы понеслись по тропе. Я держалась за его пояс и наполовину завернулась в его развевающийся на ветру плащ. Я почувствовала уверенность, что любой прохожий, мимо которого мы пролетим, в самом деле подумает, что скачут мужчина и юноша, а не мужчина и девушка.
Мой голод усиливался, но я не жаловалась, так как мне это было привычно. Мы ехали на юго-восток, и казалось, что чем дальше, тем очевиднее становилось беспокойство Этьена. Он говорил мало и старался держаться менее людной дороги, постоянно сворачивая на верховые тропы или тропинки дровосеков, петлявшие между деревьями. Мы встретили лишь несколько человек: два-три крестьянина с топором на плече или связкой хвороста, которые глазели на нас и стягивали с головы потертые шапки.
