Тут я почувствовал, что из моего расквашенного носа сочится струйка крови, и поспешил утереть ее рукавом кафтана.
– Баро-о-о-он? – переспросил кучерявый. Егеря захохотали.
– А как ты докажешь, что ты барон? – спросил кряжистый.
Грянул новый взрыв хохота.
«Да они издеваются!» – понял я. Кулаки мои сжались, жилы на руках и на шее набухли. «Негодяи!» Последнюю фразу я произнес вслух.
– Ого! – сказал кто-то за соседним столиком. – Этот парень явно смутьян.
Назревала новая драка. В кабаке стихли все звуки. Присутствующие смолкли в предвкушении. Даже старые ходики, из которых каждую четверть часа выставлялась наружу голова какой-то птицы, похожей на общипанного павлина, и сипела сорванным голосом нечто хрипло-неразборчивое, – даже эти часы, наверняка помнящие времена Карла Великого, утишили свое тиканье, а птица-инвалид спряталась обратно, едва показав проржавевший клюв из дверец, покрытых засаленной, стершейся инкрустацией. Наступившую тишину нарушал лишь мерный похрап крестьянина, уснувшего над кружкой ячменного эля, но и его кто-то хлопнул по макушке, и труженик полей, обиженно засопев и причмокнув губами, перестал храпеть.
Стало совсем тихо. Лесорубы злорадно щерились.
И эту густую, ватную тишину в мгновение ока разрушил, поверг в ничто скрип входной двери, резкий, пронзительный, долгий, подобный навязчивой зубной боли. Все посмотрели на вошедшего.
Это был мой дворецкий. Приземист, осанист, важен, несмотря даже на скрывающую пол-лица повязку, оглядывал он интерьер прокуренной пивнушки, недовольно морща нос, щуря слезящиеся глаза. Его фигура, безусловно, гипнотизировала всех своей важностью.
– Я ищу, – степенно произнес дворецкий, – его милость барона фон Гевиннер-Люхса.
Занесенная для зуботычины рука горбоносого егеря опустилась на дубовую столешницу, произведя грохот. Дворецкий, услышав шум, устремил свой взор в нашу сторону.
– Господин барон! – молвил дворецкий, ничуть не меняя интонации. – Рад обнаружить вас в этом… этом, – он наморщился, подбирая слова. Заметно было, что обстановка пивнушки ему пришлась явно не по нраву, – этом месте. Госпожи баронессы не на шутку озабочены вашим отсутствием. Мы отъезжаем в пятнадцать минут шестого. Осталось чуть меньше трех четвертей часа. Хорошо, что я вообще вас нашел, ибо люди вашего положения редко, – дворецкий цедил слова размеренно и четко, – забредают в подобные места. Скорее, господин барон, экипаж ждет! Прощайтесь с вашими, – он поморщился, – друзьями (он произнес – «друз-з-зями»), и мы отправляемся.
Все оторопело смотрели на него. «Эх и важный же господин!» – доносилось из-за столиков. Мне сделалось досадно. Почему эти негодяи считают важной персоной моего дворецкого, а не меня?! И тогда со всей возможной надменностью я произнес (до сих пор за это стыдно):
– Пошел прочь, хам! Не видишь – я беседую. Поди и доложи госпожам баронессам, что я прибуду к отъезду. Все ясно?
По столикам прокатился ожидаемый шепот: «А юнец еще важнее! Кто бы мог подумать?!» Дворецкий побагровел от унижения. Я побагровел также – от смущения, ведь до сей поры я разговаривал с ним почтительно и обращался исключительно на вы. К тому же дворецкий был как минимум втрое старше меня.
– Будет исполнено, господин барон! – прошипел дворецкий, исчезая. Если бы он мог, он растерзал бы меня на части.
Из-за стола поднялся Михаэль.
– Господин барон, – сказал он, – простите нам нашу оплошность. Видите ли, – он прокашлялся, -
высокопоставленные персоны вроде вас редко захаживают сюда – в этом ваш слуга прав.
– Зато придурков всяких здесь больше, чем надо, – сказал смуглый егерь, хотел добавить что-то еще, но умолк, придавленный тяжелым взглядом Михаэля.
– В общем, – сказал Михаэль, – примите наши
извинения и, если это не составит вам труда, соблаговолите выпить с нами глинтвейну.
Егеря с недоумением уставились на своего вожака, но тот, нимало не смутясь, развязал свой поясной кошель, достал оттуда два золотых, щелчком пальцев подозвал целовальника и заказал:
– Глинтвейну! Самого лучшего! Да пошевеливайся! Господин барон спешит.
– Позвольте, – сказал я, – я расплачусь. Мне кажется, вы отдали последние…
– Не стоит, господин барон, – сказал он. – На этой территории позвольте мне считать вас своим гостем.
Вскорости принесли глинтвейн, и, сделав несколько глотков этой терпкой, чуть сладкой жидкости, я почувствовал себя тепло, благостно и уютно. «Какие, – думалось мне, – все же благородные и замечательные люди эти егеря!» Захотелось сделать им что-нибудь хорошее. И неожиданно для себя я выпалил:
– А что, ребята, идите ко мне на службу! В который уже раз над нашим столом повисло молчание.
– Вы не шутите, господин барон? – помолчав, спросил Михаэль.
– Нисколько.
– Вы, если я правильно понял, предлагаете нам пойти к вам на службу?
– Конечно. Не шутки же я с вами тут шучу…
– Гм, – сказал Михаэль, – предложение ваше интересное. Но, – продолжил он после некоторой паузы, – что вы, господин барон…
– Можно просто – Кристоф.
– …но что вы, господин барон, – развивал Михаэль свою мысль, казалось, пропустив мою реплику мимо ушей, – имеете в виду под словом «служба»? Надеюсь, вы не заставите нас надеть ливреи и прислуживать вам за едой? Или одевать-раздевать вас? Или, скажем, мыть полы?
– Ни того, ни другого, ни третьего, – сказал я. – Ни в коем случае. Слуг у меня, поверьте, хватает. Я даже поувольнял половину из них. Служба же ваша будет состоять в том, чтобы вы выезжали со мной на охоту.
– А где мы будем жить? – вмешался приземистый. – Чтоб я в этом вашем замке Дахау поселился!… Тьфу! Там нежить одна!
По-моему, он имел в виду моих слуг.
– Хорошо, – сказал я. – Около замка есть, насколько я помню, большой пустующий флигель. Приведите его в порядок и можете жить там.
– Лично я, – сказал кудрявый, – едва ваш замок
увижу, так меня аж мороз по коже продирает…
– Истинная правда, – сказал крепыш. – Вы уж, милостивый государь, простите, но замочек ваш противный какой-то.
А горбоносый, подмигнув, громким театральным шепотом сказал:
– Сударь, мой вам совет: не берите на службу этих двух трусишек!
Егеря расхохотались. Улыбнулся и я.
– Теперь, – сказал Михаэль, – что касается оплаты…
«Сколько же им надо платить?» – размышлял я и наугад выпалил:
– Пятнадцать золотых вас устроят?
– В месяц, – сказал Михаэль.
– В месяц.
– Каждому, – сказал Михаэль.
– Каждому, – подтвердил я.
– По рукам! – радостно заорали все четверо.
«А не очень ли огромные это для них деньги? – подумал я. – Шестьдесят в месяц, семьсот двадцать в год? Да плевать на деньги! У меня – миллионы! Что ж мне, торговаться из-за грошей?!»
