— Кажется, ты знаешь что-то такое, о чем не знаем мы.
Фраза была адресована звездочету, и тот вежливо поправил ее смысл:
— Я помню что-то такое, о чем не помните вы. Так вернее. У кукол плохая память, это ни для кого не новость…
— Не забывай, ты тоже кукла! — Фалиил никогда не говорил с повышенной интонацией об очевидных вещах. Даже удивился сам себе и опять все списал на неординарность ситуации.
— Да, да, да… Наши мозги сделаны из обыкновенной ваты, а вата — я вам скажу — самое ненадежное хранилище знаний. В отличии от вас я много читаю, особенно древние свитки с преданиями. Если вы совершенно забыли, что такое тени, придется еще раз рассказать вам эту старую легенду. Итак, вы готовы слушать?
Авилекса всегда слушали с неподдельным интересом, дар рассказчика был такой же неотъемлемой частью его натуры, как способность считать по ночам звезды. Он, как никто другой, умел интонацией выделять кульминационные моменты историй, его бархатный, слегка хрипловатый голос был проводником эмоций из других времен, забытых и несправедливо заброшенных. Он знал, где сделать паузу в своем рассказе, дабы продлить интригу, знал как надо заглядывать в души своим слушателям, знал вообще многое, о чем другие куклы лишь мечтали знать.
Ароматный час достигал своего апогея, где-то над головой кружили бумажные птицы, издавая вместо звуков лишь легкое шуршание. Иногда они пикировали с высоты вниз, демонстрировали чудеса воздушной акробатики и вновь возвращались в родную стихию, пафосно именуемую небом. Порой их артистический полет заводил их так высоко, что казалось будто они уже парят в безымянном пространстве, совершенно исчезая из глаз. Ведь каждому известно, что небо — это еще не конец, над ним находится безымянное пространство — там, где звезды… Для кошастого птицы являлись практически недосягаемым развлечением, поэтому сейчас он гонялся за какой-то размалеванной бабочкой, бегая вокруг мраморной экспоненты. Порой подпрыгивал, хлопал передними лапами, будто это у него ладоши, и ни с чем кубарем катился по траве. Затем он резко поднимался, недовольно тряс мордой, выискивая озлобленным взором разноцветный мираж своей жертвы. А бабочка издевательски кружила неподалеку, безмятежно и почти влюбленно порхая капроновыми крыльями.
Авилекс присел на передвижной пенек, что в изобилии были расставлены по всей поляне, и кивком головы сделал знак, чтобы остальные тоже садились.
— Это было так давно, что даже древнее пламя свечей не в состоянии вспомнить те эпические события… — примерно такими напыщенными фразами начиналась всякая его история, — …по той причине, что в поднебесье тогда горела одна-единственная свеча, и свет она давала самый простой — белый. М-м-м… не уверен, где именно она находилась, по-моему, где-то в стороне севера. Так вот, тогда все предметы, все вещи нас окружающие — от мелкого кустика до изящных деревьев, и даже мы сами обладали собственными тенями. Мы являлись господами, они — лишь послушными безвольными рабами: следовали за нами по пятам, пытались подражать нам и не вызывали абсолютно никаких проблем. Если какой предмет был недвижим, к примеру — каменная книга, то и его тень застывала на месте черным плоским барельефом, уподобляясь своему оригиналу. Если же предмет перемещался, допустим — его бросили по воздуху, то тень, не выдерживая даже секундной разлуки с хозяином, мчалась следом и, пока она его снова не коснется, не успокоится. Они чем-то напоминали наши отражения в зеркалах, только по природе были совершенно бесцветны. Их собственное безволие оказалось настолько подчеркнутым, что они охотно принимали очертания любой кривой поверхности, даже не пытаясь выпрямиться и хоть как-то продемонстрировать свое достоинство. Поэтому для всех было полнейшей неожиданностью, когда тени вдруг взбунтовались… Да-да, именно взбунтовались! Поначалу они просто пытались оторваться от своих материальных источников и зажить собственной жизнью, но произошло событие куда более страшное…
Тут наступило самое время сделать паузу, и Авилекс чувствовал это. Он не спеша приподнял свою шляпу с короткими полями и высокой тульей, пригладил коротко стриженые волосы дымчатого цвета, которые в этом совершенно не нуждались, и вернул головной убор на место. Шляпа слегка сморщилась, как будто обладала собственной мимикой и сейчас выражала недовольство, что ее лишний раз потревожили.
— Ну… что за событие? — спросила Анфиона, самая нетерпеливая.
— Я называю это инверсией размерностей, — наставительно продолжал Авилекс, — а для вас лучше сказать, что произошел переворот в здравом восприятии вещей. Тени не просто захватили повсюду власть, они стали объемными, то есть трехмерными, хотя и продолжали оставаться такими же неприглядно-черными. А все куклы, их дома и прочие вещи превратились в плоские фигуры. Вообразите себе эту картину: черные стволы деревьев, черные кустарники, черная трава, по поляне бродят черные похожие на нас существа, а сами куклы цветным пятном следуют за ними, изгибаясь по волнистой поверхности. Даже вместо птиц по небу летали их дерзкие тени… Так продолжалось довольно долго — целый интеграл дней, пока в ситуацию не вмешался сам Кукловод. Он изгнал мерзкие тени из поднебесья, а чтобы они больше никогда вновь не появились, он поставил четыре исполинские свечи по четырем сторонам обозреваемого мира. Фиолетовую свечу он разместил на востоке, Голубую — на западе, Розовую — на юге, а Желтую прочно укрепил за пределами севера, чтобы всякий предмет со всех сторон был озарен их сиянием. И с тех пор все тени исчезли… навсегда.
Последнее слово Авилекс произнес почти шепотом, неуверенно, как бы внутрь себя. Минуту длилась непривычная для ароматного часа тишина. Фалиил обхватил голову руками, уткнув взор на кончики своих ботинок, они последнее время что-то совсем истрепались. Остальные куклы обменивались немыми взглядами, только одна Гемма сидела взбудораженная как на иголках. Ее личная тень, будь она проклята, даже не намеревалась исчезать. Даже после такой грозной и поучительной истории она не испугалась, а слушала звездочета вместе с остальными, вальяжно, если не сказать больше — по-хозяйски распластавшись на земле.
— Так откуда она взялась?! — визгливо крикнула Гемма и потом резко вскочила, пыталась топать ногами, орать на черную прилипалу, стряхивать ее со своих ног, но тень лишь издевательски плясала рядом.
— Не знаю, — удрученно вымолвил звездочет. И здесь было самое время вспомнить справедливую поговорку: «если этого не знает Авилекс, значит не знает никто».
— Подожди, подожди, подожди, — Фалиил оторвался от созерцания собственных ботинок, которым давно пора на свалку, и резко перевел взгляд на рассказчика легенд.
