«Нет худа без добра, — думал я, направляясь к крыльцу. — Если бы не Грег, моя давняя мечта так бы и осталась мечтой…»
Но когда я энергичным рывком вскрыл разбухшую дверь, энтузиазма поубавилось. Изнутри шибануло холодом и прелью, как из склепа. В доме оказалось гораздо холоднее, чем снаружи.
Комнаты и кухня были погружены в полумрак, все окна плотно занавешены. Все, что могло отсыреть, отсырело. По скатерти рассеялись черные точки плесени, в углах колыхалась паутина. В хлебнице лежало нечто неописуемое — видимо, забытый прошлой осенью хлеб. Зато в сенях нашелся заряженный газовый баллон. И даже электричество имелось! Отлично, без чая и горячей еды я не останусь.
Я скинул с плеча спортивную сумку на кухонный стол, усыпанный мышиным пометом.
Добро пожаловать домой!
Весь остаток дня я работал, как зэк на лесоповале: рубил дрова и топил, и снова рубил, и опять подкладывал поленья в прожорливую печку. Часам к восьми, когда начало смеркаться, в доме все еще было сыро, зато стало жарко, как в бане. Морщась от боли в стертых топорищем руках, я поставил на плиту чайник и вышел на крыльцо покурить.
Черт! Апрель закончился. Небо затягивала серая туча. Медленно, почти незаметно глазу ее выносило из-за неподвижных берез. Все вокруг: крыши, деревья, оттаявшая земля и уцелевший снег — постепенно темнело, сливаясь с беспросветно-серым небом. Я ощутил на лице несколько холодных уколов грядущего дождя.
«По крайне мере туча не снеговая!» — подбодрил я себя, затягиваясь сигаретой.
Дунул ветер, принес откуда-то запах гари. Затрепетали сухие былинки на огороде, плавно закачались голые ветви берез. Движение переливалось по огороду и его окрестностям, с ветки на ветку, с травинки на травинку, то совсем замирая, то резко дергая сухой лист, как неровное дыхание. Стало еще темнее. В небе стремительно и низко, как брошенный камень, пронеслась птица. Ветер снова налетел и просыпал мне на голову сор с крыши и еще пригоршню капель дождя. Резко похолодало.
«Сейчас ливанет!» — подумал я, закрывая глаза и надеясь, что крыша не протекает.
С закрытыми глазами мир оказался полон звуков. Вдалеке, приглушенный влажным воздухом, мерный стук по ржавому железу. Звук, порождающий сразу массу домыслов, — где-то на соседних линиях лязгнула калитка. Там же, где стучали по железу — в такт, — начала басом лаять собака. Фоном ко всему этому: далекий, монотонный гул шоссе. И волнообразно набегающий шум дождя…
Дым сигареты внезапно стал раздражать мне горло, и я выкинул ее, не докурив. Чего-то хотелось, но чего? Капли застучали по крыльцу, по моим рукам. Я сошел с крыльца под дождь, прислонился к ближайшей березе, обнял ствол и замер. Странно — я стоял, полностью расслабившись и при этом совершенно неподвижно, и чувствовал, что могу простоять так хоть всю ночь, прямо как ниндзя, и ни капли не устану. Мышцы слегка ныли (намахался топором за день), не мешая лениво думать о всякой всячине. Как хорошо, что завтра не надо идти на работу, что не надо никуда ехать или тащиться по грязи пешком. На улице темнеет и льет стеной, а в доме рдеют угли в печке и закипает чайник. Сейчас я неспешно поужинаю бутербродами, а потом классно посплю под шум дождя…
Глаза закрывались сами собой. Я грезил наяву. Зачем мне печка и чайник? И тем более бутерброды? Разве не чудесно лежать тут в чуткой дреме, обвившись хвостом вокруг ствола, опасным невидимкой, слушая, как вода стекает по чешуе, а воздух к ночи медленно становится все холоднее? Свет и тепло — это важно и приятно, но есть вещи, без которых не прожить совсем, — сырость и темнота. Я зевнул и крепче обнял ствол, решив поспать тут до утра, пока меня не разбудит солнечное тепло. Почему бы нет? Сон — лучшее занятие после еды, а я еще не настолько голоден, чтобы охотиться…
Вокруг все шумело, плескало, булькало. По раскисшей земле бежали тысячи ручейков. Крупные капли срывались с голых березовых веток. Зеленкино захлебывалось теплым апрельским ливнем.
От дремы меня пробудила резкая трель мобильника. Я с трудом пошевелился, не сразу понимая, кто я и где. Обнаружил, что вымок насквозь и замерз. Пальцы не слушались — даже не сумел с первого раза прочитать СМСку. Но уж когда прочитал…
Сон как рукой сняло. От благодушного, просветленного состояния не остались и следа.
Послание было от Грега. В нем содержался лаконичный приказ.
— Что? — возмутился я, перечитав его раза три. — Провести всю ночь, до рассвета, в огороде? «НЕ СПАТЬ»?! А почему большими буквами? Дурацкие шуточки!
Я набрал номер Грега, чтобы перезвонить и уточнить, точно ли мне предназначено это послание, или он ошибся номером. Но Грег был вне зоны действия.
Я приуныл. Видимо, ошибки все-таки не было. Испытания начались.
— А что случится, если я усну? — спросил я в пространство.
Мобильник снова тренькнул. Новое CMC состояло из одного слова:
«Ничего».
Я моргнул. Это что — глюк, удивительное совпадение или снова чтение мыслей на расстоянии?
— Интересно, — проговорил я вслух предельно иронически. — В каком смысле «ничего»? «Ничего страшного» или «ни коня, ни шашки»?
Но больше СМСок не приходило. Видно, Грег решил, что высказался достаточно определенно.
— Зараза! — прошипел я, возвращаясь в дом.
В доме снова было сыро и промозгло — я забыл закрыть вьюшку, и тепло вытянуло наружу. Чайник выкипел. По крыше барабанил ливень. Мне предстояла веселая ночка.
Глава 13
Первое испытание отшельника
В начале двенадцатого я решил, что дольше тянуть неприлично, зевнул и начал готовиться к испытанию. Взяв с собой все, что надо, я вышел из теплого, заново протопленного дома и окунулся в холодную темноту. На улице не было ни огонька. В небе шумели невидимые березы. Передо мной чернела мокрая распаханная земля огорода. Дождь временно прекратился, в воздухе висела противная морось. В небе среди туч тускло поблескивали редкие звезды, вызывая мысли о вечности и смерти. Я вздохнул и побрел в огород.
Между грядками в бороздах еще лежал снег. От малейшего прикосновения он тут же смешивался с землей и превращался в ледяную грязевую кашу. Я прошлепал между грядок, выбирая место посуше. Наконец я угнездился на месте бывшего парника: положил там лист фанеры, накрыл парой старых пальто, натянул на себя всю одежду, какую только нашел в доме, и уселся по-турецки, радуясь, что меня никто не видит. Вокруг царила кромешная тьма, даже фонари в поселке не горели. Я бы не удивился, если бы вокруг на многие километры не оказалось ни единого человека.
По закону подлости сразу начало клонить в сон. После целого дня тяжелого физического труда на свежем воздухе — ничего удивительного.
