Бомба мялся, делая виноватый вид, потому как сам был участником, но на вопросы вынужден отвечать.
— Ну..у, — протяжно начал он рассказ, — с нами была Юля, и она сказала, проходя мимо…
— Что сказала? — подбодрил Ярослав.
— Ну… из трактира шел такой запах…
— Дальше…
— Что она умрет, если не съест сейчас мяса.
— Действительно? — удивился Ярослав.
— Да! — подтвердил Бомба. — Она в последнее время все ест и ест. Всех кур на корабле сожрала. И в этот раз вынь да роди ей птицу печеную с корочкой. Вот и уговорила всех.
Действительно, в последнее время Юля была какая‑то задумчивая, сама не своя. К себе его не допускала, а уж прожорлива… Если говорить честно, большая часть поголовья кур, взятых на корабль перед отплытием, была съедена именно ей. И тут в Низмесе ее потянуло на жаркое.
«Странно», — подумал Ярослав.
И тут ему пришла мысль.
— И ела она птицу в трактире?
— А как же…
— А кроме нее?
— Все ели.
— И что давали?
— Что‑то вроде перепелок.
— Хороши?
— Скажешь! — с удовольствием подтвердил Бомба.
— Понравилось?
— Да мне не досталось, — махнул рукой парень.
«Опа–на, — подумал Ярослав, — я ведь тоже перепелок в Низмесе не ел! Уж не…»
— А кто ел?
— Дак, почитай все они сейчас… — парень осекся от пришедшей в голову мысли.
— Ты, смотри, помалкивай пока! — остановил его Ярослав. — Позже скажем, а то вдруг ошибаемся. Народ обрадуется, мол, другая зараза. Рано еще, понял?
— Понял.
Ярослав отпустил парня.
«Что же получается, — думал Ярослав, — это другая зараза, типа сальмонеллеза? Может быть, а может, и нет. Карантин снимать рано, точнее, вовсе нельзя, пока все не поправятся».
От сердца немного отлегло, но вновь защемило: Юля лежала в тяжелом состоянии.
И чем дальше, тем ей становилось хуже. Она впадала в продолжительное забытье. Температуру удавалось сбить, но ненадолго. Оставалось только надеяться на молодой крепкий организм и молиться богу. Остальным в карантине было не лучше, особенно тяжкое состояние у первого заболевшего агеронца Горха. Он лежал без сознания, не мог ни есть, ни пить. Ярослав поил его и делал все что мог, но оказать того ухода, какой могла дать Ольга, он не мог. Остальные члены команды боялись даже проходить мимо карантина. На свой счет же Ярослав думал: «Если суждено ему умереть, то так тому и быть. Если нет, то волю бога ничто не изменит».
Анна пришла справиться о здоровье подруги. Сейчас они втроем — Анна, Ноки и Анюта — жили на палубе в незанятым больными кормовом карантине.
— Ты хочешь увидеть Юлю? — спросил Ярослав, беря ее за руку и приглашая присесть возле кормовых окон.
— Да, Ярослав, — печально согласилась девушка, садясь возле него, глаза ее блестели от переполнявших чувств.
— Но я не могу тебе позволить спуститься вниз. Ты можешь заразиться…
— Я надену на лицо повязку и накину простынь поверх головы, — взмолилась Анна.
— Но к чему этот риск? Вы с Юлей не были такими уж близкими подругами и часто ссорились. К чему это?
— Понимаешь, Ярослав, — Анна постаралась вложить в свои слова всю глубину чувств, которые испытывала, — несмотря ни на что, я люблю Юлю. Мы вместе перенесли много невзгод, и сейчас, когда может произойти непоправимое, хочу попросить у нее прощения за все причиненные обиды. Мне ее очень жаль, — из глаз покатились слезы, — мы очень близко сошлись в последнее время.
— Моя милая, любимая Анна, — Ярослав в чувствах обнял девушку, — я понимаю твой порыв, но и ты пойми меня, я не хочу лишиться сразу вас обеих. Потому я не пущу тебя к ней.
— Пожалуйста, — протянула умоляюще Анна, — на минуту.
— Не проси.
В ту секунду, когда он произнес свои последние слова, из расположенного посреди каюты решетчатого люка послышался стон. Вероятно, Юля пришла в себя и слышала их разговор. Затем раздалось едва слышно, тихо, вроде легкого выдоха:
— Анна, Анна!
Голос Юли был слаб и безнадежен.
Девушка вскочила на ноги со словами:
— Юля, Юля, он меня не пускает!
Она бросилась на колени к закрытому решеткой люку. Ярослав успел поймать девушку, оттащил от люка, стараясь успокоить:
— Я предвидел твои слова, но не проси меня делать глупости.
Когда он, в конце концов, выпроводил из каюты заплаканную Анну и спустился в трюм, Юля уже лежала в забытье.
* * *После того как Ярослав не пустил ее к Юле, Анна не оставила идею навестить подругу. Дело в том, что хотя они и жили сейчас не в каюте капитана, а на палубе надстройки, решетчатые люки проходили сквозь обе палубы, а будка кормового карантина по недостатку места построена как раз вокруг этого самого люка. Лежа здесь на палубе в своей постели, Анна слышала все, что происходит ниже: как мечется в бреду Юля. Как зовет почему‑то именно ее. Ноки с Анютой тоже слышали и поддержали идею Анны спуститься в трюм без разрешения Ярослава. Тем более, это было сделать нетрудно, решетки легко сдвигались, и спуститься вниз не было проблем, не привлекая внимания не только самого Ярослава, но и никого из членов команды.
Сказано — сделано. Ярослав подолгу занимался больными на носу корабля. Ноки пошла его отвлекать, Анюта закуталась в одеяло, будто они все спят, а Анна, прихватив простынь, повязку и сдвинув решетку, шмыгнула в каюту. Она знала, что за невыполнение приказа ей грозит наказание в виде розг, и Ярослав не пожалеет, потому как не может иметь на корабле любимцев, даже если этот любимец вечерами с ним целуется.
Надев маску и накинув простынь так, что она закрыла ее с ног до головы, Анна спустилась в трюм. Юля лежала в душном, затхлом трюме, полураздетая, под одной–единственной простынею, сырой от влажности помещения и пота, бегущего с нее ручьем. Анна позвала:
— Юля…
Но больная находилась в забытьи, не отвечала. Тогда она потрясла ее за плечо, даже сквозь простынь чувствуя жар разгоряченного тела.
— Юля, Юленька, — позвала, рыдая, Анна.
Больная с трудом приоткрыла веки, едва слышно произнося имя:
— Анна…
Она узнала подругу.
Юля, делая над собой тяжкое усилие, приподняла голову от сбитой сырой подушки, прошептала:
— Я хотела просить тебя…
Пот крупными каплями катился по ее лицу. Анна, стараясь успеть сказать, выразить свои чувства, пока та вновь не провалилась в забытье, срывающимся голосом молвила:
— Прости меня, Юленька! Прости за все!
Но, вероятно, Юля ее не слышала или не поняла сказанного, обращенная к своим собственным мыслям и желаниям. Губы ее дрогнули.
— Ты мне должна обещать, Анна, — Юля произносила слова так тихо, что с трудом можно было их разобрать.
В порыве чувств Анна была готова исполнить все что угодно.
