— Левернских больниц? — уточнил Муханов.
— Нет, — качнул головой я. — Всех, что сможете.
Тимаков присвистнул, сочувственно хлопнул штабс-капитана по плечу.
— Отчеты, — сказал я, — чтобы людей не гонять, присылайте в «клемансинах». У вас нет предубеждения против такого способа?
Муханов почесал щеку.
— Да нет, собственно. Сами иногда используем.
— Тогда все, — я показал на дверь саквояжем. — Пойдемте, господа.
Мы вышли из нумера.
Я провернул ключ в замочной скважине.
— Егор…
— Да? — обернулся Муханов.
— Осторожны будьте.
Штабс-капитан улыбнулся и снова щелкнул каблуками. На том и расстались. Я смотрел вслед строгой, прямой фигуре, пока она не свернула к лестнице.
— Он хороший сыскарь, Бастель, — сказал Тимаков, видимо, поняв мой взгляд по-своему.
— Это-то понятно…
Тяжелое предчувствие растворялось в моей крови.
Словно только что едва знакомого человека я послал на смерть. Хоть беги и останавливай. Но я не побежал.
Гуафр!
Пока шли по коридору, пока спускались, пока пересекали гостиничный зал, Тимаков рассказал про свои злоключения в больнице.
— Старенький такой доктор, подслеповатый, — наклоняясь, говорил он мне в ухо, — представляешь, убеждал меня, что это какая-то ошибка. Там, наверху, где окна, две палаты. В одной мучается животом местный помещик, устроенный по-родственному. Сметанов Юрий Ильич. Все время осады морга он спал, как убитый. Днем! Ну, захотелось человеку. А вторая палата — пустая. Доктор чуть не на крови клялся…
Он умолк, пропуская упитанного господина, поднимающегося наверх из ресторана. Усатого, с бульдожьим лицом.
— Так вот, клялся, что никого в палату не селил.
— А селил? — спросил я.
— А с ним поработали, — сказал Тимаков. — Кровь низкая, податливая.
Миновав швейцара, мы вышли на воздух.
На западе уже розовело небо, слабо светили газовые фонари. Майтус махнул нам от стоящей в стороне кареты.
— Ритольди?
— Кто-то с высшей кровью точно, — Тимаков понизил голос, потому что из кареты выглянул одетый в штатское Сагадеев. — Память подтерли не только у доктора, но и у двух медсестер. Причем очень аккуратно. А учитывая, что времени было мало…
Он качнул головой. Мол, делай выводы, Бастель.
— А приезд-отъезд? — спросил я, замедлив шаг.
— Здесь еще интереснее, — Тимаков посмотрелся в гостиничное окно, поправил пробор. — Видели закрытый экипаж. Видели, как кто-то вышел. Ни записей, ни чего-то еще. То ли был человек, то ли не было.
— Н-да.
— Господа! — Обер-полицмейстер высунулся, спустив ногу на тротуар. — Хватит секретничать. Я, конечно, понимаю, специфика…
— Николай Федорович! — Тимаков приложил ладонь к груди. — Мы уже, уже!
Бодрым шагом он направился к Сагадееву, я же остановился у кровника, увязывающего мой багаж.
— Ну как?
— Да еще минут пять, — Майтус кивнул на стоящие вокруг него корзины, узлы и баулы. — Господин обер-полицмейстер как будто переселяться решили. Больше вашего набрали. Уж не знаю, поместится ли все.
— Ты не гунди, — я поймал от него конец веревки и закрепил ее внизу, продев в железное ухо. — Часть можно на крыше привязать.
— Можно-то можно…
Майтус со вздохом полез на приступку. Я подал ему один из баулов.
— Дальше сам, сам.
Тимаков с обер-полицмейстером уже устроились в салоне. Зажженая лампа бросала причудливые тени. На коленях у Сагадеева покоился небольшого размера черный кофр.
— Залезайте, — подвинулся Тимаков.
Я подал саквояж, забрался на сиденье. Стукнулся плечом в стенку. Тесновато. Не провернешься. Ног не вытянешь.
Потолок над головой потрескивал от усилий кровника.
— Сколько к вам ехать? — наклонившись, спросил Сагадеев.
Ему-то было комфортней — он сидел один.
— Если в семь выедем, к пяти-шести утра будем в поместье, — сказал я.
— Это хорошо, — Сагадеев щелкнул застежкой кофра. — Вот бумаги.
Он вытащил пухлый, перевязанный бечевой пакет с оттисками сургуча по краям и передал его мне. Пакет был увесистый.
— Это что?
— Официальное назначение на должность следователя по особым делам. Там повеление государя-императора. Одобрительное письмо Совещательного комитета. Грамоты доступа в службы и архивы. Собственно, Бастель, в какой-то мере и я теперь прибываю у вас в подчинении.
Обер-полицмейстер хохотнул, взъерошил волосы на затылке. Ему, пятидесятилетнему мужику, было, видимо, трудно признать над собой власть молокососа.
Не по крови, нет, по работе.
— А вот это, — он достал из кофра тонкую картонную папку, опять же, крест-накрест, заключенную в бечеву, — плод усилий полицейского управления под моим руководством. Выжимки, так сказать, из дел…
— Всех дел? — спросил я.
— Полякова-Имре и Иващина. Дело Синицкого сразу к вашей службе перешло. По нему и отчета никакого нет.
— Николай Федорович! — со всей возможной искренностью произнес я. — Мне очень нужны ваши опыт и поддержка! Я и сам, честно говоря, своему назначению…
— Это решение государя! — воздел палец Сагадеев.
— Хорошо, — тряхнул головой я. — Но я предлагаю вам совместное руководство. На паритетных началах.
Какое-то время обер-полицмейстер смотрел на меня выпукло-блестящими в свете лампы глазами.
— Согласен, — дернув усами, наконец сказал он.
Снаружи чиркал безопасными спичками Майтус, зажигая фонари по бокам козел.
— Эх, люблю ночные путешествия! — заявил Тимаков. — Ты спишь, а расстояния летят себе! Если, конечно, дорога хорошая. Покачивает, знаете, как…
Он не договорил.
Где-то рядом заржала лошадь. Цокот копыт наплыл из-за спины, размножился. Лошадиное дыхание затуманило стекло.
Потом кто-то, спрыгнув, звонко впечатал каблуки в мостовую.
— Господин обер-полицмейстер!
Сагадеев приоткрыл дверцу.
— Да?
Неясная тень легла на стекло.
— Мы готовы.
Я заметил промельк серебряной пуговицы на обшлаге. Блезаны?
— Прекрасно, вы вовремя, — сказал тени Сагадеев и обернулся к нам: — Я решил, что нам не помешает охрана.
Карета качнулась. Майтус дважды стукнул по крыше ладонью.
— Ну, тронулись, — прошептал Тимаков.
Скрипя, провернулись колеса. Сагадеев прикрыл глаза. Гостиница осталась позади. Сердце мое сжалось: я еду, папа, я уже близко.
Первые десять минут поездки прошли в молчании.
Снаружи жил Леверн, раздавались крики торговцев, лаяли собаки, бросающиеся чуть ли не под колеса, катили мимо экипажи. Газовый свет сполохами бил в стекла.
— Господа, давайте опустим шторки, — попросил Сагадеев.
— Как скажете, — Тимаков, привстав, исполнил просьбу обер-полицмейстера.
