– Нет, - она задумчиво покачала головой, - не поймут, скажут, я сама виновата. Еще и отчитают.
– Ты шутишь? - не поверил я.
– Да нет. Если синяков не останется, никто ни о чем не узнает.
Я пожал плечами, в конце концов, чужая семья - даже не потемки, а темнотища.
– Слушай, - вдруг неожиданно для самого себя я задал давно интересующий меня вопрос, - а почему ты людей сторонишься? Вроде, не такая уж ты и застенчивая.
– Не знаю. Я принципиально не пью и не курю, а по ночам гулять - с родителями скандалить. Так настоящая дружба не завяжется, ведь все как раз курят и пропадают ночами…
– Бред, - беспардонно перебил я. - Можно подумать, смысл дружбы: нажраться водки и заснуть в обнимку. Это-то как раз и не причина. Подумаешь, не пьешь-не куришь. Я вот уже полгода не курю, и ничего, - действительно, друга-то я потерял вовсе не из-за этого.
– Кроме того, - продолжила Писа, когда я уже было решил, что она обиделась, - я много учу. Мне это действительно нравится, не знаю, поймешь ли…
Она смотрела на меня с такой надеждой, что мне стало неловко.
– Это я понять могу, - осторожно ответил я. - Не понятно, почему родители к тебе как к маленькой относятся.
– Ах, это, - сказала Ленка так, будто речь шла вовсе не о ней, а о сущей мелочи. - Это привычка. Пока я живу с ними, так и будет.
Ладно, попробовал я осадить сам себя, довольно лезть в чужую семью и душу. Ну и что, если у Писаревой предки ненормальные, это уж точно не мое дело и не моя вина.
– Спать хочешь? - вдруг спохватился я. - По-моему, кризис миновал. Так что мне лучше удалиться.
Я хотел подняться и уйти, но Писа вдруг остановила меня.
– Денис?
– Чего? - я посмотрел в ее уже ставшее нормального цвета лицо.
– Можешь еще не уходить? - робко попросила она.
По-моему, несмотря на свои слова, она не ожидала, что я соглашусь остаться. Но я не стал отказываться. Спать мне не хотелось. Ну, уйду я, а что дальше? С Костиком трепаться? Да у него все разговоры только на гастрономическую тему и о том, что в холодильнике запасов маловато.
– Ладно, - и я остался на месте.
– Боюсь, что в одиночестве опять нахлынет…
– Брось, - отмахнулся я, - не оправдывайся. Без проблем, останусь. Ну, а раз я остался, расскажи мне что-нибудь.
– Да мне нечего!
– Всем есть, что рассказать.
Ленка покачала головой:
– Только не мне.
– Слушай, - взвился я. - Тебе что, кто-то внушил, что ты хуже всех на свете?
Она подумала.
– Да нет, вроде.
– Тогда какого черта ты себя в каждой фразе принижаешь? Вот хотя бы подумала, почему на тебя пацаны внимания не обращают.
Она покраснела до корней волос, но ответила:
– Потому что я страшная и толстая, да еще и зануда.
– Что-что-что? - если насчет зануды и можно было бы согласиться (хотя мне с ней было вовсе не скучно), то все остальное было бесспорно… бесспорно неверно. Уж если Ленка толстая, то уж что делать тем, кто крупнее ее? Вешаться, что ли? Ну, да, маслы не торчат, но ведь она не то что толстая, ее даже крепкой не назовешь. Она достаточно высокая, и, если бы была худее, стала бы похожа на Кощея Бессмертного, который не успел позавтракать. А по поводу красоты…Ну, не Мадонна, но вполне симпатичная. Ее бы просветить о том, как пользоваться косметикой и отобрать резинку для волос, то получится очень даже привлекательная блондинка. - Тебе кто такое сказал?
– Никто, - смешалась она, - у меня зеркало есть.
Я пристально вгляделся в нее. Врет.
– А ну не ври. Мы, кажется, договорились говорить на чистоту.
– Когда это? - поймала она меня.
Но я не растерялся.
– Сейчас.
– Ну, если так…
– Так кто тебе сказал такой бред? - я не собирался отставать.
Писарева вздохнула, но все же призналась:
– Мама вечно талдычит, что мне бы схуднуть надо…
Я даже присвистнул: ничего себе предки!
– По-моему, все, что тебе нужно, это косметика и умение ее наносить, - искренне сказал я.
Вот уж точно, моральные травмы детей практически всегда исходят от родителей.
– Что, поражен моими добрыми мамой с папой? - поинтересовалась ленка, наверное, у меня все мысли были на лице написаны.
– Вообще-то, да, - я почувствовал себя неуютно, что во все это влез. - Ты прости, это не мое дело.
– Ничье, - согласилась она, - я никому о своих проблемах не рассказываю. Обычно, - Писарева горько вздохнула. - Да нет, мои родители не плохие, просто… просто жизнь у них сложная, сложилось все так. Мама раньше учительницей была, а в школу набирали молодых специалистов, и ее уволили из-за сокращения штата. Она теперь на швейной фабрике работает. А папа - инженер всю жизнь, - Писа замолчала, я не ждал, что она продолжит, и не просил об этом, но она заговорила вновь, чем меня несказанно удивила. Очевидно, слишком долгое молчание всегда выплескивается вот таким словесным потоком. - Они пьют теперь… оба. Грызутся, ссорятся… Им бы развестись, а жить негде, вот и мучаются. Мне тоже уйти некуда, общежитие городским не дают… А можно я тебя кое о чем спрошу? - вдруг удивила она меня еще сильнее.
– Конечно, - как я мог отказать, когда только что выслушал ее исповедь?
– Каково это - жить без родителей?
Честное слово, не расскажи она минуту назад все о себе, ох и послал бы я ее, но теперь… Да я и не знал, что ей, собственно, ответить. Слишком уж много слов на язык просилось.
– Паршиво, - наконец, я подобрал наиболее подходящее. - Бабушка меня любит, но это не то, - "А еще я недавно узнал, что они не погибли, а были убиты, и теперь мне еще паршивей". Но этого я, естественно, не сказал.
Вообще, мы затронули гаденькую тему, от которой мутило, поэтому нужно было быстренько менять направление разговора, и чем скорее, тем лучше.
– А ты в какой школе училась? - выбрал я наиболее безобидную тему.
Она назвала номер, с таким же облегчением, как и я, ухватившись за нейтральную тему.
Но, услышав цифру, я удивленно распахнул глаза. Я же в той же школе учился! Мы с родителями там рядом жили, и как меня отдали в первый класс, бабушка с дедушкой в другую школу переводить не стали.
Но Писа, оказывается, училась параллельно со мной!
– Что, не помнишь меня? - верно истолковала она мое смятение.
– Не-а, - признался я. - А ты меня?
– Ну, еще бы! Тебя и твоих друзей вся школа знала. "Ветров и компания", - я улыбнулся, вспомнив, как нас называли. - Ты в "А" учился, ваш класс всегда был на виду. Как провинился, так "А", как отличился - тоже "А". Вас все гордостью школы считали. Никогда не забуду, как учителя плакали, когда вам аттестаты вручали.
– Я тоже, - да, приятно было такое вспомнить, даже очень. Мы были грозой и гордостью школы одновременно. Говорили, что у нас самый дружный класс за всю ее историю, и самый неугомонный. Мне стало не по себе, что ленка меня помнит, а я ее нет. - А ты в каком училась?
