— А всем оборотням плевать на погоду? — наконец не выдержала Риннолк, опасливо поглядывая вверх, как будто ожидая, что полог сейчас порвется, и она вновь окажется насквозь мокрой.
— Наоборот, — удивленно отозвался бард, выставляя за край полога походный котелок. — Не знаю, правда, как у других, но про медведей я не врал. Зимой меня на улицу выгнать можно разве что за дровами. В сон постоянно клонит, а заснуть вроде как и не получается до самой ночи… — Кайса почесал кончик носа. — Но, что не может не радовать, такое происходит лишь в холодное время.
Девушка недоуменно поджала губы. Ну и как тут объяснить, что холодно может быть не только зимой, но и под дождем, и под пронизывающим ветром, и даже в густой тени?
— А если зимой враг какой-нибудь найдет?
Бард вздохнул. Вот ведь… ограниченная какая-то, чуть что — сразу враги, ложь, опасности.
— А ты представляешь себе разбуженного медведя?
Риннолк неопределенно пожала плечами, понимая, что задала глупый вопрос, и поспешила заняться едой — в котелок как раз набралось достаточно дождевой воды. Кайса понаблюдал за ней с полмевы и принялся помогать.
— А что с конем? — поинтересовался он, поглядывая на Репея, топчущегося неподалеку.
— С ним ничего, главное накормить… Браги в овес плесну, чтоб не заболел.
— Так вот зачем ты с собой эту флягу таскаешь!
— Думал, сама пью? — фыркнула девушка. — Надо веток набрать, — она с сомнением покосилась на костерок. — Чтоб прогрелись. А то даже вода закипеть не успеет.
— Сиди, — кивнул Кайса, заматываясь в теплый, но еще мокрый, а потому противный и тяжелый, плащ. Подумал — и скинул его, жалея, что рано переоделся в сухую одежду. — Торбу с овсом дай и сиди, у тебя ж губы почти синие от холода.
Не став спорить, Риннолк подала мешок и флягу с брагой для Репея, благодарно кивнула и принялась выбирать подходящие сушеные травы и специи из холщового мешка, чтоб приправить крупу.
— Вкусно, — высказался Кайса много позже, когда огонь осмелел, а от уложенных вокруг него подсыхающих веток поднимался сероватый дым.
— Недоварилась еще, — буркнула наемница. — Откуда привычка в еще не готовое ложкой лезть?
— Жрать хочу, — просто сказал Кайса. — И это еще одна оборотничья особенность, к слову. Есть за двоих. Или за троих.
Дождь вроде как почти стих, так что решено было поесть и идти дальше до самой ночи, но вдруг снова разыгрался, едва кашу разложили по мискам. Бард покачал головой.
— Где готовить научилась? — спросил он, просто чтобы как-то начать разговор, раз уж по всему выходило, что сидеть им здесь еще долго.
— Да чего тут готовить. Крупу бросил, помешал… Травам Нильвган учил, это наш, из самых старых, — Риннолк проглотила кашу, обжигая нёбо. — Что на лекарство сгодится, в основном… Ну и как-то так получилось, что какую еду чем приправлять следует, тоже узнали. И как за породой ухаживать — тоже старик научил…
Кайса внезапно понял, что не расспросил девушку о породе коня. Говоря по правде, про себя бард легко окрестил породу Репея «коровьей», выяснилось — «сторожевая». Так-то. Даже кони на Пограничье были сторожевые. Про них Риннолк рассказывала охотнее, чем про себя. Непугливые и неприхотливые животные были мечтой, по мнению Кайсы. А то, что при галопе устают слишком быстро, так то не очень и нужно обычному путнику. Репей, с подвешенной к шее и уже пустой торбой, умудрился лечь под старой разлапистой елью. Кайса мимоходом отметил, что еще никогда не видел, как спят лошади, но почему-то всегда думал, что стоя… Впрочем, зная Репея, а вернее, получив представления о породе сторожевых коней, бард не слишком удивился бы, узнав, что именно эти кони спят по-всякому.
— За живучесть и распространенную рыжую масть их еще иногда зовут тараканами… — коварно протянула Риннолк, когда разведчик высказал мысль, что с удовольствием прошелся бы даже до Шермеля ради такой лошадки, что не боялась бы оборотня. — Бардам положено либо пешком, либо на красивых таких коняжках, чтоб ноги тонкие и грива до земли… и как это? В лучах солнца золотом отливала, вот.
Элле-Мир задумался на пару мгновений, откуда у Риннолк такие странные представления о бардах, а потом махнул рукой:
— Да какая разница! В песне даже таракана можно сравнить с… ну, скажем, с теми же лучами. А что? Вот например: «рыжими тараканами бежали по земле последние лучи осеннего заката».
Наемница фыркнула, удержавшись от замечания по поводу сказительных способностей Кайсы, но бард и не думал униматься.
— Или вот так: «о прекрасные девы, с кудрями рыжими, как тараканья спинка…». Или еще, для описания возлюбленного, скажем… «в горячих карих глазах его временами, как испуганные маленькие тараканы, проскальзывали золотые искорки». Наверное, в песню не вставить, но для рассказа самое то!
Вдоволь поизгалявшись над поэтическим слогом, путники пришли к выводу, что современное словесное искусство многое теряет, зациклившись на стандартных цветах меди, золота и языков пламени.
Проверять, что быстрее — закончится дождь или путников сморит сон, с каждой кейдой все больше не хотелось. Само собой получилось, что устраивались на ночлег под тем же пологом. Непогода убаюкивала замечательно.
— Чего ежишься? — вяло поинтересовался бард, укладываясь спать на тонком походном одеяльце. Промокнет, но до того Элле-Мир успеет заснуть. Вместо подушки, как обычно, сгодилась сумка.
— Холодно, квирр…
— Холодно? Все еще? — поразился бард.
— Да, — огрызнулась наемница, плотнее кутаясь в плащ. — Я ж не оборотень…
— Не в оборотнях дело, — миролюбиво откликнулся Элле-Мир и перебросил ей свой скомканный плащ. Дождался смущенной благодарности и задумчиво пробормотал:
— Холодно бывает не только за порогом.
Отвечая на непонимающий взгляд Риннолк, добавил:
— Изнутри холод идет.
Сказал — и повернулся на другой бок, отчасти потому что не хотел слышать вопросов, отчасти для того, чтобы девушке было легче осмыслить уже произнесенное.
А потому бард не видел, как сильно побелело лицо Риннолк, а на закушенной губе выступила капелька крови. Девушка отвернулась в противоположную сторону, с головой закрываясь серым плащом поверх собственного синего, и подула на озябшие пальцы.
Болеть весной — к этому привыкла и Риннолк, и все ее знакомые в Шермеле. Ничего не могло выбить проклятую простуду — ни тренировки, ни закаливание, ни целебные настои. Дней пять-десять, и проходило само, и девушка снова была здорова и крепка весь год.
Только сейчас вот дело не в простуде. Болезнь осталась в Кадме.
