Подскочила Нельга на лавке, головой покрутила, руку протянула в изголовье и нащупала там глиняную птичку, что дал Некрас вечор. Наново загляделась на красоту-то такую. Пока рассматривала, вспомнила глаза яркие, речи жаркие и горячий поцелуй Квита. Румянцем полыхнула так, что не передать словами. Сладко ведь было, ох как сладко!
— И чего расселась? Солнце-то уже высоко, голубка, — Новица поставила на стол миску с молоком. — Утричай и иди. Богша притёк с заимки, холопов забирает — пахать скоро. Надоть проследить. Я к Плаве пойду со скотиной помочь. Нелюшка, да что с тобой? Не захворала? Щеки-то горят.
— Иди, иди Новица. Я уж сама тут, — с лавки встала, и застыла.
И так все утро — то идет, то стоит. Будто одной ногой в яви, а второй в мыслях. Богша и тот приметил странное, но смолчал, не стал докучать Нельге.
Солнце перевалило за полдень, накрыло тягучим зноем Лугань, заставило людей и скотину всякую прятаться, тени искать. Новица, утомившись, прилегла под навесом на лавку, уснула сладко. Плава на крылечке сидела, прислонясь головой к столбушку, напевала тихо песню. Пёс Знатко уполз в тень под приступки и прикрыл большой лапой нос.
Нельга пошла в дальний угол подворья, уселась на лавку под деревом, шнурок легкой рубахи распустила, ждала ветерка малого, чтобы остудил мало-мальски. Глаза прикрыла, замечталась, а потом подкинулась — ведь ни разу и не вспомнила о Тише…Тишеньке…
— Лучше бы спала, медовая. Красивая ты, когда улыбаешься тихо, покойно, — голос бедовый, глубокий.
— Некрас! Ты чего тут? — схватилась за шнурок, рубаху стягивать.
— Чего я тут? Сама не понимаешь? Видеть тебя хотел. С утра под забором топтался, ждал, когда одна останешься… — Некрас шагнул ближе, устроился рядом с Нельгой. — Медовая, пожалела бы, дала бы воды. Думал, сварюсь заживо.
Врал, улыбался, смотрелся бодро, а жалости просил. Нельга и обрадовалась, и смутилась.
— Посиди, я мигом, — подскочила с лавки, и метнулась к домку.
Там зачерпнула ковшиком воды прохладной, и понесла парню. Он навстречу поднялся, протянул руку, принял ковшик. Пока пил, жёг темным волнительным взглядом Нельгу, потом утер губы ладонью.
— От тебя все сладко, медовая. Что вода, что поцелуй.
Нельгу снова окатило волнением, непривычным и приятным. Она ковшик-то взяла и сама приникла к воде, а все для того, чтобы не показать пригожему Квиту, как ярко полыхнули румянцем гладкие щечки. Руки-то дрогнули, потекла вода прозрачная по подбородку, по шее, скатилась за ворот рубахи, промочила тонкую ткань.
Некрас в лице переменился, руку протянул, коснулся румяных губ пальцами, стер нежно капли, двинулся по подбородку, по шее и остановился только у ворота. А она, будто зачарованная, с места не двигалась, руки его не отталкивала.
— Нельга, ведь знаешь, зачем пришел. А коли не знаешь, так догадываешься, — голос его, хоть и тихий, оглушил Нельгу нежностью, и обжег огнем.
Она и знать не знала, что такое может быть — ведь голос, не руки, не губы…
— Не ведаю, Некрас. Вчера разочлись, так что ж еще тебе? — в глаза ему смотреть не решилась, опасалась не его, а себя.
— Нельга, люба ты мне. Так люба, что в глазах темно. Моей стань. Сей миг вено за тебя дам и заберу к себе в Решетово, — голос Квита звучал тихо, но слова, что молвил, поблазнились Нельге громом небесным. — Знаю, что не любишь меня, но верь мне, все сделаю, чтобы только меня видела. Все отдам тебе, слышишь ли? Все под ноги кину, только рядом будь. Ты полюбишь меня, в то верю и крепко. Знаю, что моя ты, медовая, и ничья больше.
Взглядом опалил так, что Нельга едва не вспыхнула, ковшик к груди прижала, отступила на шаг, вымолвить ничего не смогла. А Некрас догнал, ковш вырвал из рук, и закинул подальше.
— Не молчи, не молчи ты! Ответь! — сам пылал и ее сжигал! — Ведь откликнулась ты мне, целовала вчера. Не противен, а стало быть, полюбишь!
Нельга в глаза ему глянула и пропала совсем… Омуты — темные, жаркие и желанные! Сей миг и ворохнулось сердечко, подалось на слова горячие, откликнулось, и забилось борзо. Поняла Нельга, разумела, что с ним могла бы забыть обо всем: о Тише, о горе своем. Стань она женой Квита, может и счастливой была. Но огонечек маленький, где-то на дне думок не дал. Напомнил о Тихомире, об отце, о матушке, о Военеге-псе. Согласится быть женой, так и погубит Некраса и весь род изведет!
Не смогла… Все смотрела на пригожего парня, все думала и поняла — не сумеет она лишить его яви, забрать с собой в навь сердце его горячее, любовь его ярую. Он жизнь любит, и жизнь его привечает, балует. Так что ж? Отнять? Не посмела.
— Не могу, Некрас, — слезы на глаза навернулись. — Не проси, и слов таких не говори мне больше. Уезжай, богами заклинаю! И не возвращайся никогда. Забудь меня, словно никогда и не было. Слышишь? Верь мне, верь! На беду встретились! Не люблю и не полюблю никогда. Постылый, противный.
— Вон как?! Врать удумала? Мне приснилось вчера? В роще-то меня миловала, не иного кого. Нельга, тьму раз повтори, что противен тебе, не поверю!
Схватил девушку, прижал к забору, зашептал жарко в румяные губы.
— Упрямая, гордая… — прислонился лбом к ее лбу. — Скажи, все из-за него? Из-за Тишки-дурня?
— Нет, нет… — шептала, слезы сдерживала. — Не потому я… Некрас, верь мне, не к добру все это.
— Плевал я на все. К добру, не к добру. Одно знаю — без тебя не хочу жить. Не стану землю топтать, если ты рядом не пойдешь. Уперлась? Ладно, того ждал. Две седмицы тебе даю, а потом везу в Лугань мать с отцом, на тебя смотреть. Отлуп дашь, я тем же днем тебя в телегу и на дальнюю заимку! К лавке привяжу и любить буду так, что сама за меня запросишься! Поняла?!
Ругался Некрас, ярился, грозился, а Нельга — вот чудеса — заулыбалась!
— Нельга, изгаляешься? Играешь со мной? — брови супил, а обнимал нежно. — Ладно, припомню тебе. За все отлюбишь, и не абы как, а крепко и горячо.
Потом вздохнул тяжело, посмотрел в глаза Нельге и вымолвил:
— Ехать мне надо, медовая. Люди ждут, пахота на носу. А как оставить тебя? Присушила ведь… Дождешься?
— Некрас, ты слышал ли, что я говорила?
— А ты меня слушала? Жди, Нельга. Вскорости снова приеду и уж не один. Пора мне, медовая. Насадские с утра ждут, а я тут под забором твоим пасусь, как теля неумный. Тьфу! Все позабыл! А все глаза твои окаянные!
Отступил от девушки, отпустил из крепких рук и снова заговорил:
— После пахоты в Лугани стык будет. Военег Рудный и князь Ладимир притекут, уговариваться станут. Так ты медовухи больше готовь, на торг неси. Народу немало набежит, — кивнул, помолчал и продолжил. — Пора мне, Нельга. Слово-то прощальное кинь, подари взглядом.
А Нельга уже и не слушала. В голове билось: «Военег едет!». Вмиг потухла радость, сник огонь волнительный. Поняла девушка — конец всему. И так горько стало, так страшно! Посмотрела на пригожего парня, уразумела — может встреча-то последняя…
— Некрас! — кинулась к нему. — Поцелуй! Поцелуй меня крепко, чтобы помнила!
Он будто ждал, обхватил руками, приник жадными губами к ее, таким же жадным.
Сколь времени прошло, Нельга и не разумела. Солнце палило с неба, внутри огонь бушевал! И как тут не растечься молодым сладким медком? Эх, погибель девичья тот медовый поцелуй….
Глава 22
Почитай целую седмицу сидела Цветава в богатых хоромах. Отец не велел без нужды на улицу выходить, берёг дочь от пересудов и расспросов. Поползли шепотки по Лугани-то, загудели завистницы — почему танка не вела Рознеговна, с чего молодой Квит не зашел на подворье Новиков, невесту подарками не одарил.
Тоска докучливая одолевала, скукой маяла. Зло смотрела красавица на сундук свой с приданым, сердилась, что некому показать богатых нарядов, не перед кем ходить гордо, хвастаться новыми очельями, бусами и расшитыми запонами. До того разъярила себя, до того растравила, что говорить-то по человечески перестала: все криком, все грозно да громко.
