привык.
— Действительно, — разозлился на себя Деян, хотя Самбору злость не выдал. — Но придется. Путимир воровал к себе в карман при предыдущем князе, а при вас продолжил.
— И? — Самбор был явно разочарован. — Деян, зачем мне это знать? Разберись, ты же казначей.
— Путимир все же прекрасно служил этому дому. Мне кажется, вам следовало бы поговорить с ним, — робко заявляет Деян и добавляет: — мягко.
— Надеюсь, что мы оба об этом не пожалеем.
Самбор встает, неприятно удивленный, еще не ведающий правды, и говорит:
— А впрочем пойдешь со мной.
Деян нервно сглатывает и кивает. Сердце с шумом гоняет кровь. Момент развязки настал. Они идут вдвоем в полном молчании, и даже, когда заходят в покои Путимира Самбор его не нарушает. Он садится на стул, скрещивает руки на груди и вопросительно глядит на Деяна. А Путимир уже побледнел и дрожит.
— Князь хочет, чтоб ты ему во всем признался чистосердечно, — голос, к счастью, не дрогнул.
Деян и Путимир взглянули на холодного Самбора. Только для второго это стало последней каплей. Он бросается на колени и в мольбе складывает руки, лицо изменяется от страха, капелька пота скатывается по лицу, а губы дрожат.
— Простите меня, князь, я не сам. Меня княгиня Милана подговорила.
— Не смей оговаривать княгиню, — властно отрезает Деян
На лице старика мелькает понимание, и он рассказывает о том, как поил князя и княгиню приворотными травами, не указывая на участие Миланы.
— Кто тебе помогал? — холодно спрашивает князь.
— Не стоит их наказывать, — вмешивается вновь Деян. — Она и не понимали, что делают.
Самбор молчит, взгляд его леденеет. Он уже и сам стал подозревать правоту Ланы, поскольку влюбленность его слабела с каждым днем, а потому настроение было подавленное.
— Ты сядешь в темницу, — наконец говорит он. — Тебя не будут кормить, ни поить. Посмотрим, сколько ты вытерпишь.
— Смилуйтесь! Прошу!
— Деян, позови, пожалуйста, стражу.
Деян быстро возвращается и передает приказание князя. Путимир не кричит, а плачет. Он обмякает в крепких руках, его чуть ли не несут.
— Не слишком ли это строго для старика? — спрашивает Деян, когда процессия удаляется.
— Он обманул меня. Хватит. У меня и так гадко на душе. Почему ты прямо не сказал, а устроил представление?
— Чтобы вы сами убедились.
— А слуги?
— Они обычные бедняки. Я прошу вас не наказывать их.
— Ты слишком добр. Знаешь, что случилось с Ярополком?
— Догадываюсь.
— А вот Милана узнала! От кого же?!
— Думаю, от кого-то из дружинников.
— Займись ими.
— Я считаю монеты.
— Больше нет. Теперь ты глава совета. И будь серьезней.
Самбор быстро выходит, оставляя растерянного Деяна. Князь просто в бешенстве, отчего его зрение падает сильнее. Он уже давно заметил, что видит хуже, когда злится или устал. Он с трудом замечает княжну, которая направляется к Деяну.
Даже она знала!
Самбор вспоминает сегодняшний разговор с Миланой. Как же он ослеп от любви. Милана все еще хочет власти. Он видит ее лицо, бледное и красивое, но не видит, что впереди.
Лана говорит с матерью уверенно, хотя предпочла, чтобы с ней был рядом Деян:
— Я знаю, что это ты подговорила Путимира. Теперь по твоей вине старик умрет в темноте от голода и жажды.
— Да что ты знаешь?! Как смеешь меня обвинять?!
— Нельзя тебе волноваться, мама. Ты все-таки беременна. Это теперь твоя главная защита.
— Мерзавка! Не смей так со мной говорить!
Милана вытягивает руки вперед, чтобы схватить дочь, но та уворачивается, и княгиня падает на колени.
— Осторожнее, мама, — замечает Лана. — Знала, что Деян теперь десница? Мне все-таки до сих пор интересно, зачем вы использовали временный приворот?
Милана закрывает лицо руками… и плачет на глазах у дочери. Вот это пугает Лану до чертиков, и она оставляет мать одну, больше ничего не сказав. Девочка пересказывает все Деяну, у того это не вызывает радость победы, даже удовлетворение.
— Милана хотела, чтоб ее Самбор сослал, когда все закончится. Вот и ответ на твой вопрос.
Старик сидит на коленях, он уже плохо осознает происходящее. Все кажется таким далеким, словно происходит не с ним, разум затуманился от недостатка воды. Руки, покоящиеся на коленях, дрожат. Старик беспрестанно бормочет обращения к богам, он шептал, пока мог, пока уста его не закрылись навсегда, а тело не свалилось на голый и холодный пол. Он умер с открытыми глазами и неизвестно куда тянущимися руками, а кругом темно и тихо.
Нас было у отца трое, я самый младший. Я всегда уважал своего старшего брата, даже несмотря на то, что он сделал. Я его прекрасно понимаю, тем более что мать наша была совершенно безвольным человеком. Она была второй женой отца. Первая была настолько своенравна, что сбежала с любовником через год после женитьбы с нашим отцом. Отец этого очень стыдился. Хотя все его уважали и давно забыли эту историю.
Так что мы надеялись на любовь отца…
Он ее дал лишь своему второму сыну, но не нам. Так что я понимал, почему они все время сорились. В одну из сор мой старший брат просто взял камень и со всей силы ударил по любимцу отца. Я не осуждаю его, я и сам завидовал до жути. Так что когда я искал помощь и бежал, я обратился именно к брату. Но все зря. Я потерял и дом, и любимую.
Она сидит, опираясь спиной о дерево, на летней траве. Она знает, что выпачкается сильно, но ее это не беспокоит. Она видит, как бежит к ней ее трехлетний брат в сопровождении молодой няньки, которую Самбор явно выбирал не только для сына. Княжна встает, старательно отряхивается. Впрочем, это ей никак не помогает. Она обнимает брата, и тот ей сильно рад.
— Сестленка, почему ты здесь сидишь? — малыш еще плохо выговаривает букву р, но говорит шустро.
— Потому что здесь солнечно, — Лана поднимает руку, указывая на солнце. — Беги! Я догоняю!
Мальчик и не знал своей матери. К своему же счастью. Тем не менее его это пока не сильно волновало. Его Милана тоже возненавидела. Она ненавидела то, как поправилась, но терпела, зная, что это приближает роды. Но, когда она увидела этот родившийся комок, она не почувствовала ничего, кроме раздражения. Милана была рада поскорее уехать отсюда, тем более что прежнее отношение Самбора вернулось. И она уехала в небольшой городок, который выбрал для нее Самбор. И здесь она чувствовала себя гораздо вольнее и спокойнее, ни о ком и ни о чем не волнуясь.
