– А как насчет лошади? — спросил Торин. — Ты не сказал, что отошлешь ее тоже.
– Не сказал, потому что не отошлю.
– А как же твое обещание?
– Это уже моя забота. Я не отошлю лошадь, я на ней поеду!
Тут они поняли, что Гандальф бросает их на самом краю Мирквуда, и впали в отчаяние.
Однако на все уговоры он отвечал отказом.
– Мы все уже обсудили под Скелью, — сказал волшебник, — и нечего начинать по новой. Я говорил, что у меня спешное дело на юге, и так уже из-за вас припозднился. Может, еще свидимся, а может, и нет. Зависит от вашей удачи, отваги и благоразумия. К тому же я посылаю с вами мистера Бэггинса. Повторяю, он не так прост, как вы думаете, и вскоре вы в этом убедитесь. Веселей, Бильбо, нечего убиваться! Веселее, Торин со товарищи! Это ваш поход, а не мой. Думайте о сокровище, которое ждет вас в конце, и забудьте про лес и дракона, по крайней мере, до завтрашнего утра!
На следующее утро он повторил то же самое.
Путникам ничего больше не оставалось, кроме как наполнить бурдюки в чистом роднике недалеко от ворот, и развьючить пони. Поклажу распределили как могли честно, хотя Бильбо его мешок показался непомерно тяжелым. Ему вовсе не улыбалась мысль брести многие мили с таким грузом.
– Погоди! — сказал Торин. — Скоро он станет легче. Все мы будем мечтать, чтобы наши мешки потяжелели, когда припасы пойдут на убыль!
Затем они наконец распрощались с пони и развернули их мордами к дому; те весело затрусили, радуясь, видимо, что повернулись хвостами к лесу. Бильбо готов был поклясться, что тут же из-под дерева выскочил кто-то похожий на медведя и заковылял следом.
Теперь пришло время прощаться с Гандальфом. Бильбо сидел на земле, очень несчастный, и мечтал оказаться позади волшебника на его высоком коне. После завтрака (весьма скудного) он заглянул в лес; даже утром здесь было темно, как ночью, и чуть-чуть жутко. «Как будто кто-то затаился и следит», — подумал он.
– Добрый путь, — сказал Гандальф Торину. — И добрый путь вам всем! Теперь — прямиком через лес. Не сходите с дороги — иначе тысяча против одного, что вы не отыщете ее вновь и никогда не выберетесь из Мирквуда; тогда ни я, ни кто другой больше вас не увидит.
– А нам обязательно идти через лес? — простонал хоббит.
– Да, обязательно, — отвечал волшебник, — если хочешь попасть на другую сторону. У тебя две дороги — или через лес, или назад. А я не собираюсь отпускать тебя домой, мистер Бэггинс. Мне стыдно, что тебе такое пришло в голову. Я поручил этих гномов твоей заботе. — Он рассмеялся.
– Нет, нет! — сказал Бильбо. — Ты неправильно понял. Я хотел спросить, нельзя ли его обойти.
– Можно, если тебе не лень отмахать две сотни миль к северу или два раза по столько к югу, но и на этом пути ты не был бы в безопасности. Помни, что мы вступили в Дикие земли, со всеми вытекающими удовольствиями. Прежде, чем обогнуть Мирквуд с севера, вы окажетесь прямо под склонами Серых гор, а они просто кишат гоблинами, хобгоблинами, орками и прочей мерзостью. Если пойдете на юг, то угодите во владения Некроманта, и даже тебе, Бильбо, не надо рассказывать про этого черного чародея. Не советую приближаться к землям, на которых лежит тень его мрачной башни! Держитесь лесной дороги, не падайте духом, верьте в лучшее, и при невероятной удаче перед вами однажды откроются Долгие болота, а за ними, высоко на востоке — Одинокая гора, где обитает добрый старый Смауг, хотя, надеюсь, он вас не ждет!
– Спасибо, утешил, — проворчал Торин. — Добрый путь! Коли не идешь с нами, так и езжай, и хватит разговоры разговаривать.
– Тогда добрый вам путь, и да будет он воистину добрым! — сказал Гандальф, разворачивая лошадь к западу. Однако соблазн сказать последнее слово оказался слишком велик; отъехав на расстояние окрика, волшебник повернулся, сложил ладони рупором и прокричал несколько слов. До путников слабо донеслось: — Добрый путь! Будьте умниками, берегите себя, и НЕ СХОДИТЕ С ДОРОГИ!
Потом он пустил лошадь во весь опор и скоро пропал из виду. «Добрый путь и скатертью дорожка!» — ворчали гномы тем более сердито, что отъезд Гандальфа очень их огорчил. Началась самая опасная часть пути.
Каждый взвалил на плечи тяжелый мешок и кожаный мех с водой. Путники повернулись спиной к освещенным солнцем землям и вступили в лес.
Шли гуськом. На входе в лес два огромных дерева смыкались кронами, образуя подобие арки. Плющ и мох так задушили их, что на голых ветках чернели лишь несколько пожухлых листков. Сама дорога была узкая и вилась между стволами, словно в туннеле. Вскоре светлое пятно входа осталось далеко позади. В мертвой тишине глухо отдавались шаги; деревья склонялись к дороге, словно прислушивались.
Через некоторое время путники приноровились к зыбкому зеленому полумраку и стали осматриваться. Редко-редко солнечный лучик пробивался сквозь густую листву и, не заплутав в подлеске, зайчиком ложился на дорогу. Однако вскоре исчезли и эти проблески.
В лесу водились черные белки. Как только пытливые глаза Бильбо привыкли к сумеркам, он начал замечать хвостатых зверьков, которые порскали с дороги или суетились за деревьями. Слышались и другие звуки — сопенье, возня, быстрый топоток в подлеске и в густом ковре палой листвы, — но кто это шуршит, Бильбо не видел. Особенно пугали паучьи сети — темные, плотные, словно из толстой веревки, они тянулись между деревьями и свисали с ветвей. Дорогу они не перегораживали — то ли ее оберегали чары, то ли еще почему.
Очень скоро путники возненавидели лес больше, чем гоблинские туннели — он казался таким же безнадежным и нескончаемым, — однако продолжали идти все дальше и дальше, долго после того, как в сердцах поселилась тоска по солнцу и небу, по ощущению ветра на щеке. Воздух под темным лиственным пологом был спертым и неподвижным. Это чувствовали даже гномы, привыкшие прокладывать туннели и подолгу обходиться без света, а уж хоббит, который, хоть и жил в норе, летние дни обыкновенно проводил в саду, просто задыхался без свежего воздуха.
Хуже всего было ночью. Мрак стоял непроглядный — не такой, какой мы обычно называем непроглядным, а буквально хоть глаз выколи. Бильбо подносил руку к самому носу и не мог различить пальцев. Спали, сбившись в тесную кучу, и выставив часовых; когда приходил черед Бильбо нести дозор, он видел огоньки в темноте, и порой из тьмы на него уставлялись пара желтых, зеленых или красных глаз. Потом они исчезали, чтобы снова появиться в другом месте. Иногда глаза блестели в ветвях над ним, и это было самое страшное. Больше всего пугали бледные выпуклые глаза. «Насекомые, — думал он, — не звери. Только уж очень большие».
