А лесных разбойников, притаившихся в укромном месте, выдает, как правило, звонкая и удалая песня, которой они обычно любят заливаться от скуки.
Как раз такая песня и раздавалась впереди.
Жихарь остановился и прислушался, стараясь запомнить слова: а ну когда пригодятся!
То не ветер ветку клонит,
Не пожарный пену гонит,
Не кораблик в море тонет,
Не осенний лист дрожит.
То разбойник в горе стонет,
Что народом он не понят,
Никого-то он не тронет —
Ото всех в леса бежит.
Выйдет кто-то из тумана,
Вынет что-то из кармана,
Только глаз у атамана
Сразу видит – кто да что.
Он дуванит без обмана:
В шуйце – вострая катана
(Что-то вроде ятагана),
А в деснице – долото.
Шел купчина темным лесом
За каким-то интересом.
Обладал немалым весом
Он в коммерческих кругах.
А теперь, на радость бесам,
Поражен он тяжким стрессом.
Не помог ни Смит, ни Вессон —
Он и в горе, и в долгах.
А весенней гулкой ранью,
Сотрясая воздух бранью,
Окруженный всякой дрянью,
Лесом ехал светлый князь.
Вопреки его старанью
Да и воинскому званью,
Ему голову баранью
Атаман срубил, смеясь.
Дальше в песне рассказывалось, как ловко атаман управлялся с проходившими по вверенному ему лесу людьми всех сословий и ремесел – с шорниками, волхвами, переносчиками болезней, царями и королями вкупе с многочисленной свитой. Но конец был все равно грустный:
Если крикнет рать святая
(Или девица простая,
Или даже вражья стая):
«Кинь ты Русь, живи в раю!»,
Я скажу: «Не надо рая.
Расступись, земля сырая,
Я сейчас в тебя сыграю,
И сыграю, и спою!»
Судя по многим непонятным словам, песня была древняя, она передавалась разбойниками из поколения в поколение. Хотя разбойники обычно народ бессемейный и подолгу на свете не заживаются.
Жихарь остановился, то и дело оглядываясь – не зашли бы со спины.
Со спины никто не зашел: вся шайка, галдя и ругаясь, вылезла на дорогу. Разбойники оказались довольно странные. Было их шестеро, походили они друг на друга, как желуди на дубе. Невысокие, коренастенькие, заросшие мохнатым бурым волосом. Ни у кого из лиходеев не было ни лука, ни самострела. Только дубины, да и то довольно хлипкие.
– Стой, путник! – провозгласил тот, кто был у них, по всему видать, за старшего. – Мы – Семь Симеонов-однобрюшников – голос в голос, волос в волос! Семи редких ремесел люди! Лучше сразу покорись, отдай заплечный мешок, одежу и обувку: все равно ведь отберем!
– Где же вас семь? – спросил Жихарь. – Я только шестерых вижу!
– А не твое дело! – рявкнул атаман. – Любой из нас тебя в одиночку скрутит. Ты кто таков будешь?
Жихарь честно ответил, кто он таков и откуда.
Атаман отер вспотевший лоб.
– Ну и ладно, что Жихарь, а не славный Невзор. Перед тем бы мы повинились и с почетом проводили...
– А передо мной повиниться не желаете? – спросил богатырь. Драки он не хотел, а хотел потехи – уж больно невеселыми были последние месяцы и дни.
Семь Симеонов дружно расхохотались – все шестеро. Потом они накинулись на Жихаря. Богатырь не сопротивлялся, дал стянуть с себя тяжелый мешок, паутинную рубаху, штаны и сапоги. Пусть ребята поликуют маленько, тоскливо ведь им в лесу...
Разбойники достали веревку и прикрутили богатырское тело крепко-накрепко к развесистому дубу.
– Сильней, сильней затягивайте, – распоряжался богатырь. – А то ведь я и рассерчать могу...
Разбойников снова разобрал смех.
– Вода нынче весной высокая стояла, – сказал атаман. – Так что мошки и гнуса ты не бойся. А потом какой ни на есть прохожий человек тебя отвяжет...
– Если бы... – вздохнул Жихарь. – Смотри лучше, в сапог не провались – вас туда трое запросто войдет...
Первым делом злодеи полезли в мешок с припасами. Особенно они обрадовались баклаге с Мозголомной Брагой.
Этого ни в коем случае не следовало допускать. Поигрался – и хватит.
Богатырь еще раз тяжко вздохнул, напрягся – и только обрывки веревок полетели на траву.
Симеоны растерялись так, что атаман даже не успел выбить пробку из баклаги. А Жихарь, словно вихрь, уже метался среди замешкавшихся лиходеев, сам вязал их веревками и укладывал под дуб. Симеоны обзывались и скрипели зубами.
– Вот сейчас погоню вас, как скотину, в ближайшую деревню, – посулил богатырь. – За вас, поди, немалую награду можно получить...
– Нет, – понуро сказал атаман. – Мы еще, можно сказать, и поозорничать толком не успели. Разве что покормят тебя там: дадут сухую краюшку...
– И то хлеб, – сурово ответил Жихарь. – Имя мое запомнили?
– Ну, – согласился атаман. – Знаешь лучше что сделаем? Ты нас развяжешь и сам за старшего будешь. С тобой у нас дела ловчее пойдут!
– Ловчее... – передразнил Жихарь. – Да с вами даже деда с телегой навоза ограбить невозможно – дед вас коровьими лепешками закидает и всех насмерть пришибет.
Он уже успел одеться, заглянуть в мешок и удостовериться, что сожрать голодная шайка ничего не удосужилась. Потом приложился к баклаге, крякнул, отер уста.
– Итак, – сказал он, приходя в благое расположение нрава, – чего это вы, косорукие, на большую дорогу вышли? Ваше ли это дело?
– Не наше, – сказал атаман. – Нас отец в учение на семь лет отдавал к семи мастерам – мы многое умеем, да вот только...
– Ух ты, – удивился богатырь. – Я, оказывается, с умельцами связался! А какое, к примеру, у тебя умение?
– Я – Симеон Столпник, – гордо сказал бывший атаман. – Я могу выковать железный столб от земли до неба!
– Дело хорошее, – согласился Жихарь. – И много ты их выковал?
– Пока ни одного, – признался Симеон Столпник. – Мыслимое ли дело – набрать столько железа! Вот когда какой-нибудь государь соберет гору руды и железного лома – тогда я свое мастерство и окажу.
Богатырь хмыкнул.
– Откуда ты тогда знаешь, что выкуешь, коли не пробовал?
– Как не знать! Чай, мастер семь лет меня жучил, среди ночи разбуди – сразу скажу, как опоку делать, какие снадобья в железо добавлять, как канаты развесить, чтобы столб воздвигся...
– А орало простое скуешь? Про меч я уж не говорю...
– Нет, – гордо ответил Столпник. – Мы не по землепашеской части. И не по военной. Мы – по столбам горазды!
