— Слушай, Хильзен, — сказал Норг. — Самая легкая смерть — замерзнуть.
— Он осмотрелся по сторонам и показал на огромный мягкий сугроб. — Это лучше, чем промаяться еще с неделю и все равно сдохнуть.
Хильзен молчал. Он понимал, что друг его прав, но Хильзену еще не случалось бросать беспомощных людей на произвол судьбы, и он не слишком хорошо представлял себе, как это делается.
Они стояли на улице Черного Якоря. Здесь было так же темно и пустынно, как и повсюду. Дома казались черными глыбами среди синего снега. И вдруг в одном окне Хильзен приметил свет. Окно было затянуто плотной шторой, но недостаточно тщательно, и бледная полоска от горящей керосиновой лампы пробивалась на улицу.
— Смотри, — сказал Хильзен.
Норг поудобнее взял Синяку и широким шагом двинулся к дому.
— Стой! — сказал Хильзен.
— Чего?
— Не ходи.
— То ходи, то не ходи… Тебя не поймешь, умник. Если в окне свет, значит, там люди.
— Мы даже не знаем, что там за люди, — сказал Хильзен.
Норг фыркнул, как тюлень.
— Какая-нибудь несчастная семья. После того, как мы их побили, эти горожане жмутся друг к другу, как котята в коробке, и дрожат…
— И взрывают наши склады, — напомнил Хильзен.
— Я не понимаю, чего ты хочешь? — разозлился Норг. — Сейчас мы постучим в дверь, проломим пару черепов, а тем, кто уцелеет, всучим нашего Синяку, вот и все.
— Чтобы они перерезали ему горло, — сказал Хильзен. — Давай его сюда.
Он протянул к Синяке руки, и Норг слегка отстранился.
— Что, все-таки в сугроб? — сказал он нехотя.
— Давай, — повторил Хильзен. Он опустил Синяку на снег, встал рядом на колени и принялся бить его по щекам и тереть ему руки снегом.
Синяка снова закашлялся. Потом хрипло прошептал:
— Не бей меня…
— Это я, — сказал Завоеватель. — Я, Хильзен.
Мутные синие глаза остановились на бледном пятне лица. Хильзен схватил Синяку за плечи и поставил на ноги.
— Видишь? — сказал он, настойчиво сжимая его плечо и показывая на полоску света в окне. — Иди туда, проси помощи. Тебя убьют, если ты больной вернешься в башню.
Синяка шатался в руках Хильзена.
— Почему убьют? — спросил он заплетающимся языком.
Хильзен не ответил.
Синяка шагнул вперед. До дома было всего несколько метров. Он протянул руки, коснулся стены. Стоя за углом, оба друга прислушивались к шагам в гулком подъезде. Потом все стихло.
— Похоже, впустили, — сказал Норг. — Наверное, проклинают нас и жалеют бедного парня.
— Да уж, — фыркнул Хильзен. — Пойдем отсюда.
Анна-Стина Вальхейм расставляла на скатерти чашки. Чая в доме давно уже не было, пили пустой кипяток. В комнате было тепло и уютно. На стене возле окна, задернутого черной шторой, висели две горящие керосиновые лампы.
Самое темное место в гостиной занимал крупный, уже немолодой человек с перевязанной рукой. Он смотрел на Анну-Стину восхищенными глазами. Его совершенно не беспокоило, как относится к подобным взглядам ее брат Ингольв.
Капитан тоже был здесь — сидел, упираясь локтями в стол, и хмуро безмолвствовал. Человеку с перевязанной рукой Анна-Стина казалась воплощением души старого, навсегда утраченного Ахена — стройная, немного суровая, в простой клетчатой юбке и мужской рубашке, старой рубашке брата.
Поймав его взгляд, Анна-Стина, наконец, улыбнулась.
— Вы умеете льстить без слов, господин Демер, — сказала она.
— Вовсе нет, дорогая госпожа Вальхейм, — возразил он. — Я обдумываю, чем еще развлечь наших друзей Завоевателей.
Ингольв пристально посмотрел на него, но промолчал.
— Вы считаете, что ваш вчерашний налет на склады был удачным? — спросила Анна-Стина.
— Как посмотреть, — ответил Демер. — Лично я склонен полагать, что все-таки да.
— Но вы потеряли почти всех своих людей.
— Это верно, — тут же согласился он. — Но оставшиеся теперь отлично вооружены. Наконец-то мы сможем говорить о более серьезных делах…
Анна-Стина покачала головой, и бывший купец третьей гильдии произнес таким уверенным тоном, что девушке стало не по себе:
— Я думаю, надо хотя бы на время отвоевать у них Ахен.
И снова наступила тишина. Потом Вальхейм сказал:
— Для начала объясните мне одну вещь, господин Демер. Как вам пришло в голову явиться именно сюда?
— Нетрудно догадаться, — усмехнулся Демер. — Вы — один из немногих, если не единственный, капитан Вальхейм, кто сражался с врагом до последнего.
— Если бы эту дыру возле форта заткнули другим офицером, то до последнего сражался бы он.
— Что толку судачить о том, чего не было! У форта вы стояли насмерть. Вы — человек чести, капитан.
Ингольв поморщился, словно от зубной боли. Зная, как брат не любит подобного рода речей, Анна-Стина поспешно вмешалась:
— Но ведь Ингольв считался погибшим.
— Да, я тоже так думал. Однако мне сказали, что вы живы, капитан. Почему-то мне сразу подумалось, что Ингольв Вальхейм — не из тех, кто покидает свой дом на милость Завоевателей. И коли он жив, то искать его нужно на улице Черного Якоря. Как видите, я оказался прав.
Брат и сестра переглянулись.
— Вам СКАЗАЛИ, что я жив? — переспросил Ингольв, не веря своим ушам.
— Кто?
— Один молодой человек, почти мальчик… А что?
— Как он выглядел?
— Довольно странно, по правде говоря…
— Смуглый? — перебил Ингольв. — С синими глазами и клеймом Витинга на руке?
— Насчет клейма не скажу, но в остальном вы правы. Непонятный паренек, что и говорить. Вы действительно его знаете?
— Да, — хмуро сказал Ингольв. Он хлебнул кипятка из старинной зеленой чашки с золотой розой на донышке и тяжело задумался.
— Ингольв был его командиром, — тихонько пояснила Анна-Стина.
Демер поперхнулся.
— Вы хотите сказать, что этот юноша — солдат?
Она кивнула.
— Дела-а… — протянул Демер, совсем как мальчишка-разносчик из мелочной лавки, и Анна-Стина вдруг вспомнила о том, что купец третьей гильдии начинал свой путь приказчиком в лавке колониальных товаров. — А вы знаете, господа, где я его встретил?
— Да уж, желательно было бы узнать, — сказал Вальхейм.
— В башне Датского замка, у Завоевателей.
Ингольв помолчал несколько секунд, осваиваясь с этой новостью. Потом спросил:
— В плену?
Воображение мгновенно нарисовало Анне-Стине образ синеглазого солдатика в цепях на грязной соломе.
Но Демер ответил непонятно:
— У меня не сложилось такого впечатления.
— Что вы имеете в виду? — в упор спросил Вальхейм.
— Во всяком случае, когда Бьярни меня допрашивал, ваш бывший солдат переводил его вопросы.
