— Продолжим?
Хильзен покачал головой.
— Будем считать, что ты победила.
— Будем считать или победила? — Амда пристально взглянула на него.
— Победила, — улыбнулся Хильзен.
Она сунула шпагу в ножны, и они вдвоем неторопливо пошли вниз по улице. Медные украшения позвякивали в желтых косах Амды, снег хрустел под каблуками ее сапог.
Она была далека от того идеального образа невесты, который лелеял в душе юный граф. Хильзен мечтал о хрупкой нежной девушке, тонкой, как стебелек, с огромными задумчивыми глазами. Такой была на портрете его мать, Доротея фон Хильзен, умершая родами шестнадцати лет от роду.
Амда не была хрупкой, и ее серые глаза не назовешь задумчивыми и уж тем более огромными. Племянница Бракеля была сильной и крепкой и, пожалуй, слегка полноватой. Поглядывая на нее искоса, Хильзен подумал о том, что если она забросит фехтование и перестанет ходить в походы под полосатым парусом, а вместо этого начнет рожать детей, то станет просто толстой. Его удивило, что эта мысль не вызвала в нем отвращения. Амда нравилась ему такой, какой была.
Неожиданно девушка спросила:
— Помнишь, я приходила сюда с очень странным мальчиком… он был почти черный. И у него не было оружия, но он говорил, что он свободный человек.
На мгновение Хильзен ощутил легкий укол недовольства. Почему она вспомнила о Синяке?
— Зачем он тебе? — спросил Хильзен осторожно.
— Просто так… Кто он такой? Он действительно свободный человек?
Хильзен покосился на нее. Сказать правду? Все равно Синяки больше с ними нет и неизвестно, жив ли он. И все же Хильзен удержался.
— Толком не знаю. Мы подобрали его здесь, в городе. Он был очень голоден.
— Он странный, — повторила Амда, глядя себе под ноги. — У меня было постоянное ощущение, что он — не тот, кем кажется.
— Может быть, — ответил Хильзен и остановился возле небольшого каменного здания, на фасаде которого на четырех кафельных плитках был нарисован лев: круглая морда зеленая, глаза и грива желтые. Лев лежал, опустив морду на скрещенные лапы и обвив пивную кружку непомерно длинным хвостом с желтой кисточкой.
— Смотри, питейная, — удивленно сказал Хильзен, потрогав дверь.
Пригнувшись перед низкой притолокой, они вошли в маленький подвальчик с закопченными сводами. В дальнем углу тускло мерцала над стойкой керосиновая лампа. Трактирщик, толстяк неопределенного возраста с отчаянно косящими глазами, испуганно уставился на них.
Амда села на лавку за грязный стол, а Хильзен направился к стойке. Трактирщик заметался, хватаясь то за тряпку, то за стакан с обкусанными краями. В темном углу заведения копошился невидимый посетитель. Судя по шороху, он торопливо заглатывал свой завтрак, чтобы поскорее сбежать.
Хильзен ткнул в бочонок пива и показал два пальца. Два стакана были поданы с ошеломляющей быстротой. Хильзен небрежно отпихнул трактирщика, пытавшегося чмокнуть на лету его руку, и уселся за столик рядом с девушкой.
Амда с удовольствием пила пиво.
Трактирщик выбрался из-за стойки и, льстиво улыбаясь, подсунул на стол господам иссохшую воблу с пятном плесени, после чего боком, как краб, отполз обратно в недра трактира. Там навалился на прилавок грудью и с застывшей улыбкой принялся сверлить опасных посетителей глазами.
Амда взяла воблу за хвост и постучала ею о стол, после чего ловко ободрала чешую. Трактирщик продолжал улыбаться.
Допив пиво, Хильзен терпеливо ждал, пока дама покончит с воблой.
— Боги, ну и дыра, — сказала Амда, когда они выбрались на солнечный свет.
— Противно, когда тебя так боятся, — сказал Хильзен.
Амда пожала плечами.
— Они и должны нас бояться, Хильзен. Это обычное дело. Их всех трясет от страха.
— Не всех, — отозвался Хильзен. Он думал о Синяке.
Когда Синяка открыл глаза, было уже темно. Горели лампы, и несколько человек за столом, негромко переговариваясь, счищали кожуру с горячей картошки. Он пошевелился на диване, и плед упал на пол.
Ингольв поднял голову и пристально посмотрел на него.
— А, проснулся, — сказал он. — Иди, поешь.
Синяка сел на диване. Голова у него гудела и кружилась. Шатаясь от слабости, он добрался до стола. Ему никто не помогал.
Затем несколько минут Вальхейм и его сестра деликатно не замечали, как Синяка поспешно заталкивает в рот картофелину, не потрудившись ее очистить, и давится. Когда он поперхнулся, Анна-Стина молча придвинула к нему кувшин с теплой водой. Он пил долго, громко глотая. Потом обтерся рваным рукавом и посмотрел на хозяйку виновато и благодарно. И этот взгляд сразу же искупил в глазах Анны-Стины все его отвратительные манеры.
Ингольв негромко сказал:
— Я хотел бы тебя спросить кое о чем, Синяка.
Анна-Стина укоризненно качнула головой, но брат не обратил внимания на этот слабый протест.
— Где ты был все это время?
— У Завоевателей, — ответил Синяка и в упор посмотрел на капитана. Он не собирался лгать этому человеку.
Ингольв поднял левую бровь, но больше своих чувств никак не выразил и спросил совсем о другом:
— Зачем же ты тогда вернулся?
— Господин капитан, — сказал Синяка, — я не помню, как оказался у вас. Я был немного болен.
— Как я могу верить тебе?
— Он говорит правду, господин Вальхейм, — прозвучал голос Демера, и купец третьей гильдии вышел из кухни.
При виде его Синяка вздрогнул и побледнел; губы его посерели. Анна-Стина отметила это про себя с удивлением.
— Это исключительно искренний молодой человек, — продолжал между тем Демер как ни в чем не бывало. — Порядочный и, кажется, даже сострадательный. Почему вы смотрите на меня волком, милый юноша?
— Вы знаете, почему, — ответил Синяка.
— Из-за нападения на склад городской магистратуры, да? Видите ли, на войне как на войне, мой друг. Вы ведь солдат, и я думал, вам не нужно объяснять такие элементарные вещи. Я в некотором роде заговорщик, а для успеха нашего дела оружие необходимо.
— Вы положили там человек пятнадцать своих, — сказал Синяка. — Я видел.
— Потери неизбежны, — равнодушно ответил Демер. — Зато есть оружие.
— Это вы изуродовали тела убитых? — спросил его Синяка совсем тихо.
Демер и не думал отпираться.
— Это нанесло врагу моральный ущерб, — сказал он невозмутимо. — Я поступил совершенно правильно.
— Вы грязный и жестокий человек, — помолчав, сказал Синяка. — Мне не следовало помогать вам.
Купца третьей гильдии не смутило и это.
— Все, что я делаю, я делаю из добрых побуждений, мой друг. И уж вам с вашими выдающимися способностями не к лицу оставаться в стороне. Включайтесь в борьбу. Я с удовольствием взял бы вас в отряд. Если вы можете проходить сквозь стены, значит, вы могли бы застать гарнизон врасплох…
