— Она тебе кто? — Завид Хотеныч кивнул на Чернаву.
Древорез замялся. А и впрямь: кто она ему теперь?..
— Да вроде как жена…
— Как это — вроде?
— Н-ну… невеста… — нехотя выговорил Кудыка.
— Тогда внуши своей невесте, чтобы впредь она так больше не балагурила, — сурово изрёк Завид Хотеныч и на всякий случай пояснил: — Насчёт часов. Так-то вот!.. — Фыркнул, потом сронил в раздумье точёную, по-гречески подстриженную головушку, а уже мгновение спустя вскинул вновь. Что-то, видать, решил.
«И впрямь смекалист… — с невольным уважением подметил Кудыка. — Быстро кумекает…»
— Добро… — бросил Завид Хотеныч. — Поставлю вас пока на золу, а там видно будет…
— Нет! — вскрикнула Чернава и тут же запечатала себе рот ладошкой.
— Что такое? — не понял розмысл.
— Да погорелица она… — принялся растолковывать Ухмыл. — Из Чёрной Сумеречи… Боится, когда солнце падает… Её бы куда-нибудь под землю пристроить…
Завид Хотеныч недобро прищурился. Оплошал Ухмыл. Не стоило, ох, не стоило указывать розмыслу, кого куда пристраивать…
— Это с каких же пор древорезы погорелиц в жёны брать стали? — с морозцем в голосе осведомился Завид Хотеныч.
Кудыка лишь виновато развёл руками. Розмысл насупился и вновь посмотрел на Ухмыла.
— Ты где их таких раздобыл?
— Я же сказываю, Завид Хотеныч, с обозом пришли! — вскричал тот, округлив от искренности глаза.
У розмысла задёргалось левое веко, и, надо понимать, плохо бы сейчас пришлось всем троим, не поскребись кто-то в дверь.
— Кого там ещё водой примыло? — грянул Завид Хотеныч.
Дверь приоткрыли не без робости, и Кудыка словно в прорубь окунулся, ибо порог с поклоном переступил не кто-нибудь, а тот самый рябой высокий волхв из капища близ слободки. Был он, правда, на этот раз без оберегов и без посоха, лик имел испуганный, а в руке держал скатанный в трубку пергамент.
— Вот, Завид Хотеныч… — с жалкой улыбкой произнёс он, наклоняясь вперёд и протягивая грамоту через весь стол.
И пока тот озадаченно разбирал крупное размашистое письмо, Ухмыл с кудесником успели быстро, но вполне приятельски друг другу кивнуть, отчего Кудыку потянуло вдруг завести под лоб ясны глазыньки да и прилечь на пол.
— Соловей? — строго спросил розмысл.
— Соловей… — сдавленно подтвердил волхв.
— В чём повинен?
— Да в бадье не того спустил… Имена у них были похожие. Один — Докука, а другой — Кудыка…
И такая тут пала тишина, что кудесник осёкся и непонимающе закрутил головой. В углу щёлкало по-прежнему, и звук этот кое-что сильно Кудыке напоминал.
— И что… велика разница? — мягко, как бы подкрадываясь на кошачьих лапах, спросил розмысл. Причём обращался к Соловью, а сам смотрел на древореза.
— Ещё как велика! — с горечью сказал кудесник. — Кудыку-то часы изладить угораздило… А Докука — так… под руку попал…
Розмысл улыбнулся, то есть такое скроил изличье, что бедный Кудыка аж съёжился. Завид Хотеныч взирал на него, по-змеиному растянув и выгнув рот, словно прикидывал: голову сперва отъесть или же с ног начать?.. Наконец отпустил губы и вновь взглянул на волхва.
— Будешь золу грузить, — объявил он. — Не умел языком работать — поработаешь лопатой… Ухмыл, ты поди с ним, скажи, что делать… И тут же возвращайся, уразумел?
— Уразумел, Завид Хотеныч! — обрадованно отозвался тот и, ухватив бывшего кудесника за рукав, увлёк за дверь.
Розмысл изволил подняться из-за стола и, подойдя к Кудыке вплотную, принялся придирчиво его разглядывать. Будто коня на слободском торгу.
— Да-а, с виду и не подумаешь… — задумчиво проронил он. — Стало быть, и впрямь часы изладил?.. Такие?
Завид Хотеныч, не глядя, ткнул пальцем в угол, и древорез осмелился взглянуть. Там стоял торчмя высокий, как надолба, снарядец узорного чугунного литья — весь в гроздьях и завитках. Внутри, звонко щёлкая, ходил молоточек колебала. Стрелок, правда, не было, зато имелся круг с цифирью и суточными делянками.
— Где уж нам… — выдавил Кудыка, не сводя глаз с хитрой греческой поделки. — Мы попроще… Из дерева… Не кузнецы, чай… Древорезы…
Розмысл взглянул на него изумлённо и, ничего не сказав, вернулся за стол. Негромко, но решительно пристукнул по доске ладонью.
— Значит, так, Кудыка! Люту Незнамычу я тебя не отдам… Как это у вас наверху говорится: мимо пройдёшь — дураком назовут?.. — Снова изогнул на мгновение рот в змеиной улыбке и далее заговорил отрывисто, кратко, словно гвозди вбивал: — Останешься у меня. Участок наш — от заката до изворота… Участок — сложный, предупреждаю, снасти лажены своедуром, так что готовь смекалку… Станет Лют Незнамыч переманивать — не вздумай соблазниться. И вообще за изворот — ни шагу! Узнаю — язык ниже пяток пришью!.. — Тут розмысл приостановился и поглядел Кудыке в глаза, давая понять, что насчёт языка не шутит. — Ухмыла я с золы снимаю. Походишь с ним, посмотришь. Что непонятно — спрашивай смело. Хоть он и пьяница, а дело знает… Да! Ещё возьмёшь у ключника Устав Работ — и чтобы вызубрил до последней буквицы. — Завид Хотеныч замолчал и, оборотившись к Чернаве, смерил её недовольным оком. — А вот как с тобой, красавица, быть?.. Счёту навычна?
Та надменно поджала губы.
— Да уж на торгу не обсчитаюсь…
Розмысл подумал.
— Ладно! — проворчал он. — Поставлю на раскладку: будешь чурки раскидывать. Дюжинами. Лёгкие — влево, полновесные — вправо…
Ночь была чёрная, непрозрачная, без единого гвоздика в небе.
«Влюбилась — как рожей в сажу влепилась», — пришло на ум боярышне Забаве, которую вся округа с некоторых пор звала за глаза Шалавой Непутятичной.
— Чурило!.. — обеспокоенно шепнула она. — А ну потрогай: погорелец не отвязался ли?..
Ухватистая пятерня с готовностью лапнула её за высоку грудь и тут же получила хлёсткую затрещину. Чурило крякнул.
— Виноват, ощупался… — смущённо пробормотал он.
— Да тут я, тут, боярышня… — послышался совсем рядом унылый голос захваченного в развалинах погорельца. — Чего уж там отвязываться?.. Всё равно ведь сыщете…
Впереди шуршал незримой травой незримый храбр Нахалко, коему велено было разведывать ведущую к капищу стёжку. Понятно, что, кабы не Шалава Непутятична (катись она под гору вместе со своим зазнобушкой!), оба храбра и близко бы не решились подступить в такую темь к развалинам. А про огороженную страхом Ярилину Дорогу и говорить нечего… И тот, и другой не раз уже помянули, верно, недобрым словом и кружало, где они бражничали с древорезами, и саму встречу с синеглазым ленивым красавцем, будь он неладен!..
