— Батька, так давайте я в Гонтов Яр съезжу, — внезапно предложил Уведир. — Все одно делать нечего! Разберусь, а заодно и погляжу, каковы эти черти. Селянам скажу, что я по ведьмам — первый знаток. Три раза отче наш прочту, посполитые и успокоятся. В коллегии потом хлопцам расскажу — посмеемся.
— На ночь глядя? — пан писарь недовольно поморщился. — А ежели и вправду люди лихие? С тебя вояка, сам ведаешь, какой!
Хведир только вздохнул. Это уж точно — не воин. Шаблюкой махать — не перышком черкать и не вирши складывать.
— А вместе съездим! — улыбнулась Ярина. — Дядько Лукьян, вы мне этого вояку доверите?
— Тебе? — седатые брови пана писаря полезли вверх. — Тебе, Яринка, я и сотню доверю, да только что за обычай — по всякому селянскому плачу коней томить? На каждый чих не наздравствуешься!
— Батька так не думает, — теперь голос девушки звучал твердо, на лице не было улыбки. — Батька считает, что мы, реестровцы, черкасы гетьманские, — посполитым ограда и защита. К кому им еще обращаться, как не к нам? За то нас и кормят, за то и на полях наших работают.
«Мы — реестровцы» — прозвучало так, что пан писарь и не подумал ухмыльнуться. Нрав Ярины Загаржецкой, единственной дочери зацного и моцного пана сотника, был ему хорошо ведом — как и всем прочим в округе. Логин Загаржецкий мечтал о сыне, а родилась дочь. Некрасивая плосконосая девочка, с детства приученная скакать на кровных конях и рубить татарской шаблей лозу. И уже без всякого смеха начинали судачить, что быть когда-нибудь девке сотником — дело хоть и невиданное, да мало ли чего невиданного в мире деется? Что ни говори, а и такое на свете бывает. Редко — да бывает.
— Ин ладно! — пан писарь вновь вздохнул, повернулся к сыну. — Возьмешь с собой Малея да Луцыка. Только смотри — не задирайся! И за егозой этой следи, а то, случись чего, как я ее батьке в глаза глядеть буду!
Щеки девушки невольно вспыхнули, но она сдержала характер — смолчала. Хведир довольно ухмыльнулся и тут же охнул — маленький, но крепкий кулак поцеловал его аккурат под ребра. Пан Лукьян Еноха осуждающе покачал головой, но вмешиваться не стал, благоразумно рассудив, "По молодежь и без него во всем разберется.
— И чего дальше, после коллегии? Попом будешь?
— Попом? — Хведир задумался, погладил ноющий бок. — Да ну его, не хочу попом! Попадется такая попадья, как ты, и месяца не проживу! — Что, сильно попало? Ну, извини!
— Вот так всегда! Побьют, а потом извиняются!
Дорога была пуста, снег глубок. Ехать пришлось по санной колее, по двое в ряд — шагом, не спеша. Ярина и Хведир пристроились впереди. Двое Черкасов, оба седоусые, лохматые, в высоких черных шапках, ехали за ними. Одноглазый Агмет замыкал маленький отряд, то и дело оглядываясь и недовольно покачивая головой. Было заметно, что поздняя поездка ему не по нутру. Похоже, не ему одному — Малею и Луцыку явно хотелось спать, да и кони шли понуро, без всякой охоты.
— А если попом не хочешь, чего в коллегию ехал? Хведир усмехнулся, пожал плечами:
— Так батька послал! Я ведь третий сын, почнут добро делить, мне и отрезать нечего будет. А так — не попом, так дьяком. Может, повезет, в коллегии останусь: ритором или даже богословом…
Девушка недоверчиво покосилась на своего спутника, но ничего не возразила. Для нее, дочки, внучки и правнучки удалых Черкасов, коллегия представлялась чем-то вроде богадельни — для тех, кому шабля не по руке.
— Думаешь, Ярина, мне самому не хотелось в черкасы? Да только куда мне! Помнишь, я и в детстве без окуляров шагу ступить не мог?
Девушка кивнула, на этот раз не без сочувствия. В детстве они дружили — то есть регулярно дрались, причем Хведиру доставалось куда чаще, чем юркой и проворной на руку сотниковой дочке. Первые окуляры были разбиты на следующий же день. Вторые и третьи прожили едва с неделю.
— Батька женить меня хочет, — внезапно сообщил Хведир. — На богословский и на философию без рукоположения не берут, значит, до лета свадьбу сыграть надо.
И на этот раз ответа не было. Ярина вновь покосилась на понурого бурсака и зачем-то погладила свой утиный нос.
— А говорят, тебя той весной сватали?
— Сватали, — девушка усмехнулась. — Степан Климовский за своего старшего — Максима. Так батька и слушать не стал.
— Это который Максим? Который песни сочиняет?
— Который, — Ярина кивнула. — Да голота они, Климовские, хутор и тот продали. А Максим — зазнайка, его девки наши разбаловали… Ну его, ерунда это!
Она отвернулась и стала смотреть на дорогу. Путь был близкий, знакомый с детства. Овраг, небольшая роща, снова овраг, холм, а за ним — село. Если бы не снег, за полчаса доехать можно. Да и по снегу — немногим дольше.
— А что такое «фольклор»?
Хведир удивленно моргнул близорукими глазами:
— Как? Откуда ты?.. Ах да, понял! Фольклор, Ярина, это по-нашему вроде как побрехеньки. То, чем посполитые детей пугают. Ну там, черти, ведьмы, мертвяки заложные…
Рука девушки дернулась ко лбу — перекреститься, но ироничный взгляд Хведира заставил ее отвернуться.
— Профессор у нас по риторике — пан Гримм из Немеччины. Так он велел каждому из нас, пока на вакациях будем, записать какую-нибудь историю, да не со слов чужих, а чтоб сами увидели.
— Так вот чего ты ехать вызвался!
— Ну да! Что мне на этих поселян смотреть без пользы? А так — байка хоть куда. И черти, и чертенята, да, говорят, какой-то исчезник в придачу.
Ярине стало не по себе. Не то чтобы она боялась — негоже сотниковой дочке такого бояться! Но с другой стороны… Поздний вечер, пустая дорога, а впереди — село, где черти гнездятся.
— А сам-то ты что, не веришь? В чертей? Хведир покачал головой и только усмехнулся.
Холм перевалили уже в полной темноте. Правда, искрящийся снег помог — село заметили сразу. Полсотни хат, окруженных палисадами, за ними — узкая полоска замерзшей реки. Ярина невольно придержала коня, оглянулась.
— Э-э, погоди, ханум-хозяйка!
Агмет ударил каблуком своего вороного иноходца, выехал вперед.
— Теперь, ханум-хозяйка, моя первым ехать! Твоя сзади ехать, меня слушать!
Оба сивоусых — Малей и Луцык — согласно закивали и, не говоря ни слова, тоже пристроились впереди. Малей, порывшись в седельной суме, достал оттуда что-то лохматое, издали похожее на пушистую мышь, и показал остальным. Те, одобрительно заворчав, достали ножи.
— Вы чего, Панове? — удивилась девушка, но ответа не дождалась. Пушистый комок начал переходить из рук в руки, острые ножи отрезали кусок за куском.
— Так то ж хвост волчий! — сообразил Хведир. — На пыжи, да? Его тоже не удостоили ответом. Уцелевший кусок меха был отправлен обратно в сумку, после чего сивоусые, о чем-то шепотом посовещавшись с татарином, удовлетворенно хмыкнули и тронулись с места.
