— В городе недоумевают: почему ты здесь, и почему — с Журавлихами, а не с людьми? Горожане возмущены, ведь они боятся прогневить Элионса. Наше положение и раньше было ненадежным, а с твоим появлением стало таким зыбким…
— Я могу что-нибудь сделать?
— Возможно. — Саварин улыбнулся, потом нахмурился, рассматривая ссадины Майкла. — Но не сейчас. Тебе нужно отдохнуть.
— Я чувствую себя превосходно. Расскажите про Журавлих. — «Давай, учитель, — подумал Майкл. — Учи». — Почему они такие старые… и вообще, сколько им лет?
— Точно не скажу, но, кажется, они жили во времена самой Царицы Элми. Я даже слыхал, будто они — ее дочери, но это не достоверно, а сами они, конечно, не согласятся рассказать. Иногда сидхи посылают своих будущих жрецов или самых способных молодых воинов к Журавлихам на обучение.
— Ну, я-то не воин, и, конечно, не сидх, — заметил Майкл. — С Журавлихами я чувствую себя дурак дураком. Если сидхи так ненавидят людей и гибридов, почему Элионс считается нашим защитником? Он в самом деле кому-нибудь покровительствует?
— Да. — Саварин почесал крылья носа двумя пальцами. — В некотором смысле покровительствует. Без него все было бы гораздо хуже, как ни странно это звучит. Но он нас ненавидит. Обеспечивает нам какое-никакое существование и между делом пакостит. Отравляет жизнь.
— Он хотел меня убить.
— Мне кажется, ты задел все, что ему дорого. — Саварин кашлянул. — Ведь к тебе очень необычно отнеслись… почти как к сидху.
Майкл уткнулся взором в хорошо утрамбованный земляной пол.
— У меня тысячи вопросов, а ответить на них никто не может или не желает.
— Если Журавлихи до сих пор ничего не рассказали, значит, неведение необходимо для твоей подготовки. — Саварин немного помолчал. — А неведение любит компанию. Я хотел тебя кое с кем познакомить… конечно, если ты свободен.
— Я свободен, — с вызовом произнес Майкл.
— Но тебя последней, — я имею в виду, последней из людей, — в Царстве появилась одна молодая женщина, — говорил Саварин, ведя Майкла по узкой улице, раскисшей от ночного дождя. — Она здесь два года, если считать по дням, — а это надежней, чем по сезонам. Я рассказал ей о тебе, и она хочет познакомиться. Она из твоей страны, из Соединенных Штатов.
— А из какого города?
— Нью-Йорк.
— Саварин, а вы здесь давно?
— Лет тридцать — тридцать пять.
Майкл удивился.
— На вид вы совсем не старый.
— Мы тут стареем только до определенного момента. Наверно, наши души знают, что им некуда деваться, и поэтому лучше заботятся о телах. Даже старик Волфер больше не дряхлеет.
Майкл помолчал, пытаясь осмыслить услышанное, потом спросил:
— Как ее зовут?
— Элина.
Саварин повернул налево и жестом позвал Майкла за собой. В конце еще более узкой Т-образной улочки виднелась дверь в стене из необожженного кирпича. Оба боковых ответвления улицы заканчивались глухими тупиками. Саварин и Майкл вошли в дверь и стали подниматься по лестнице, которую освещала лишь одна свеча в подсвечнике на верхней площадке.
Саварин поправил Майклу ворот куртки, прикрыл его воротником рубашки и огорченно покачал головой — придать гостю приличный вид не удалось. Повернувшись к тростниковой двери, обтянутой тканью, Саварин легонько постучал.
— Да? Кто там?
— Я привел гостя. — Саварин подмигнул Майклу.
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась девушка немного старше Майкла и почти с него ростом. Она смущенно улыбнулась Саварину, разгладила блузку на животе и взглянула на Майкла. Она носила короткую юбку из ткани мышиного цвета (очевидно, самой распространенной среди людей и гибридов в Царстве) и белую блузку из настоящего хлопка. У девушки было широкое лицо, большие черные глаза, полные губы и темно-коричневые, с рыжеватым оттенком волосы. Ее фигура была чуть полновата, но довольно изящна.
— Элина Дэвис, это Майкл Перрин, — произнес Саварин.
— Привет. — Майкл протянул руку. Элина пожала ее теплыми, сухими, мозолистыми пальцами и отступила.
— Пожалуйста, входите. Саварин рассказывал о вас.
Квартиру делила на две комнаты оштукатуренная саманная стена. Дверной проем был занавешен бечевками с нанизанными на них кусочками веток. Два плетеных кресла стояли в углах комнаты друг против друга, на них лежали серые подушечки. Третий угол принадлежал умывальнику на стойке из жердочек — вроде той, которую Майкл видел в гостинице.
— Я завариваю травяной чай, — пояснила Элина, указав гостям на кресла.
Она положила на пол свернутый матрац, ушла в другую комнату и вернулась с белым керамическим чайником и тремя кружками и поставила их на плетеный столик. Затем села на матрац рядом с креслом Майкла, разлила чай по кружкам и подала их гостям. Внезапно она встала и принялась озабоченно оглядываться — похоже, что-то искала.
— А! — Наконец она устремилась к подоконнику и взяла медовые соты, завернутые в вощеную ткань. — Меду к чаю?
— Да, пожалуйста, — кивнул Майкл.
Элина протянула роскошный янтарный ломоть, и Майкл опустил мед в кружку. Осознав свою ошибку, он попытался выловить тающие куски воска, потом махнул рукой. Элина добродушно рассмеялась и села.
— Мне очень неспокойно, — сказал она. — Хенрик говорит, вы попали сюда не так, как все остальные.
Майклу не хотелось повторять свою историю, и он решил перехватить инициативу.
— А как вы сюда попали?
— Элина была очень способной пианисткой, — ответил за нее Саварин.
Она смущенно пожала плечами и, прильнув губами к кружке, поглядела на Майкла.
— Прокофьев, — произнесла она.
— Простите?
— Я играла Прокофьева. Месяц готовилась к выступлению, репетировала третий концерт для фортепьяно. Уставала ужасно. С утра — Бах, а потом весь день — Прокофьев.
Майкл выжидающе смотрел на нее. Она состроила серьезную мину, потом рассмеялась.
— Когда у меня совсем онемели руки, я решила погулять. В голове была одна музыка. Я ее не просто слышала — чувствовала. Всем телом, особенно руками и грудью.
Она коснулась пальцами блузки над соблазнительно покачивающейся левой грудью.
— Как будто меня хватил музыкальный сердечный удар. Понимаете?
Майкл отрицательно покачал головой.
— Ну, в общем, мне стало не по себе. Я вышла из квартиры на лестничную площадку, а под ногами ничего не было, кроме лужи ртути — живое серебро, представляете? И я пошатнулась. Ступила на эту ртуть. А очнулась уже здесь.
Она поставила кружку и вытерла губы пальцем.
— С тех пор не люблю лестниц, хоть и живу на верхнем этаже.
