«Белый плащ».
Сир Киван выполнил свою часть сделки. Томмен, её дорогой малыш, дал её защитнику место в Королевской Гвардии.
Серсея не заметила, как появился Квиберн, но внезапно тот оказался рядом, еле поспевая за широкими шагами её чемпиона.
– Ваше величество, – сказал он. – Как хорошо, что вы снова с нами. Позвольте представить вам нового члена Королевской Гвардии. Это сир Роберт Сильный.
– Сир Роберт, – прошептала Серсея, когда они входили в замок.
– Позволю себе добавить, ваше величество, сир Роберт принёс святой обет молчания, – сказал Квиберн. – Он поклялся, что не вымолвит ни слова до тех пор, пока жив хоть один враг вашего величества, а зло не изгнано из королевства.
«Отлично, – подумала Серсея Ланнистер. – Просто отлично!».
Кипа листов пергамента пугала своей высотой. Тирион взглянул на неё и вздохнул.
– Я так понял, что вы тут как братья. По-вашему, это и есть братская любовь? А где же доверие? Где дружба, братские узы, глубокая привязанность, ведомая только мужчинам, сражавшимся бок о бок и вместе проливавшим кровь?
– Всему своё время, – сказал Бурый Бен Пламм.
– После того, как ты подпишешь, – подтвердил Чернильница, затачивая перо.
Каспорио Мудрый коснулся эфеса своего меча.
– Если хочешь пролить кровь, я с радостью сделаю тебе подобное одолжение.
– Очень мило с твоей стороны, – ответил Тирион. – Но я, пожалуй, откажусь.
Чернильница положил перед Тирионом пергаменты и сунул ему в руки перо.
– Вот чернила. Они из самого Старого Волантиса и не выцветают так же долго, как и настоящие мейстерские. Тебе нужно только подписывать и передавать бумаги мне. Остальное я сделаю сам.
– А могу я их сначала прочитать? – осклабился Тирион
– Если хочешь. Они, в общем-то, все одинаковые, кроме тех, что в самом низу, но, в своё время, мы доберёмся и до них.
«О, я в этом не сомневаюсь». Большинству людей вступление в отряд не стоило ничего, но он к большинству не относился. Тирион обмакнул перо в чернильницу, склонился над первым пергаментом, сделал паузу и поднял глаза.
– Предпочитаете, чтобы я подписался как Йолло или Хугор Хилл?
– Предпочитаешь, чтобы тебя вернули наследникам Йеззана или просто обезглавили? – сощурился Бурый Бен.
Карлик рассмеялся и поставил подпись на пергаменте: «Тирион из Дома Ланнистеров». Передав его Чернильнице, он пробежался пальцами по кипе.
– Тут их сколько… штук пятьдесят? Шестьдесят? Я думал, Младших Сыновей не меньше пяти сотен.
– На данный момент пятьсот тринадцать, – уточнил Чернильница. – Когда ты поставишь подпись в нашей книге, станет пятьсот четырнадцать.
– Так расписки получит лишь один из десяти? Вряд ли это справедливо. Я думал у вас в наёмничьих отрядах всё честь по чести и поровну. – Он подписал следующий лист.
Бурый Бен усмехнулся.
– Так и есть – честь по чести. Но не поровну. Младшие Сыновья не отличаются от обычной семьи…
– … а в каждой семье есть бедные родственники. – Тирион подписал очередную расписку. Пергамент с шелестом перешёл в руки казначея.
– В подземельях Кастерли Рок есть клетки, в которых мой лорд-отец держал худших из наших. – Он окунул перо в чернильницу и нацарапал: «Тирион из Дома Ланнистеров», пообещав выплатить подателю сего сотню золотых драконов.
«Каждое движение пера делает меня немного беднее… вернее, сделало бы, не будь я уже нищим». Однажды он может горько пожалеть о том, что ставил эти подписи. «Но не сегодня». Тирион сдул чернильную каплю, передал пергамент казначею и подписал следующий. И ещё один. И ещё. И ещё.
– Должен вам сообщить, что меня это сильно задевает, – сказал он им в перерыве между листами. – В Вестеросе слово Ланнистера ценится на вес золота.
Чернильница пожал плечами.
– Тут не Вестерос. По эту сторону Узкого моря мы свои обещания записываем. – Каждый переданный ему лист казначей посыпал мелким песком, чтобы тот впитал излишек чернил, а затем стряхивал и откладывал в сторону.
– А долги, писанные вилами на воде, часто, так сказать... забываются?
– Только не нами. – Тирион подмахнул очередной лист. И ещё один. Он вошёл в ритм. – Ланнистер всегда платит свои долги.
– Это да, но слово наёмника ничего не стоит, – усмехнулся Пламм.
«Ну, твоё слово точно не стоит, – подумал Тирион, – и хвала за это богам».
– Верно, но я стану наёмником только когда распишусь в вашей книге.
– Ждать недолго, – пообещал Бурый Бен. – Станешь, как покончишь с расписками.
– Я танцую так быстро, как только могу.
Его тянуло смеяться, но это поломало бы всю игру. Пламм наслаждался ею, и Тирион не собирался мешать ему веселиться. «Пусть продолжает думать, что нагнул меня и отымел в задницу, а я расплачусь за стальные мечи бумажными драконами». Если Тирион доберётся до Вестероса, чтобы потребовать своё по праву рождения, то для расчёта в его распоряжении окажется всё золото Кастерли Рок. Если же нет, значит он будет мёртв, и его новые братья смогут подтереться этими бумагами. Некоторым из них хватит ума появиться со своими писульками в Королевской Гавани, в надежде убедить его милую сестрицу исполнить обещания младшего братца. «Хотел бы я быть тараканом в тростнике на полу, чтобы посмотреть на эту картину».
На полпути к основанию кипы текст пергаментов изменился. Все расписки на сто драконов предназначались сержантам. Дальше суммы внезапно выросли. Теперь Тирион уже обещал выплатить подателю сего тысячу золотых драконов. Он покачал головой, рассмеялся и поставил подпись. Потом ещё одну. И ещё одну.
– Итак, – произнёс он, ставя каракули на пергаменте, – каковы будут мои обязанности в отряде?
– Ты слишком уродлив, чтобы отсасывать у Боккоко, – сказал Каспорио, – но в качестве мишени для лучников сгодишься.
– Ты даже не представляешь, насколько. – Тирион пропустил издёвку мимо ушей. – Маленький человек с большим щитом может свести лучников с ума. Так мне сказал некто поумнее тебя.
– Будешь работать с Чернильницей, – ответил Бурый Бен Пламм.
– Точнее, работать за Чернильницу, – заявил казначей. – Вести записи в книгах, считать монету, составлять контракты и письма.
– С радостью, – согласился Тирион. – Я люблю книги.
– А что тебе ещё остаётся? – фыркнул Каспорио. – Взгляни на себя. Драться ты ростом не вышел.
– Как-то я заведовал всеми сточными трубами Кастерли Рок, – кротко сказал Тирион. – Некоторые из них были забиты годами, но у меня вновь зажурчали как миленькие.
