Смешно. Люди думают, что с помощью какой-то маски смогут обмануть Бога, Мир, Абсолют или под каким там именем они его знают. Нечто по определению всевидящее и всеведущее.
Когда Лана молилась, она всегда демонстрировала именно те эмоции, которые испытывала на самом деле. А сейчас ей было… пусть не радостно, но достаточно легко, чтобы улыбаться.
Откинув одеяло, чародейка сладко потянулась. Вставать не хотелось. И от абсурдности ситуации она снова засмеялась.
Да, жизнь рабыни она представляла себе несколько иначе… Впрочем, на этих мыслях Лана торопливо осеклась. Она вовсе не хочет, чтобы ее переселили в какой-нибудь подвал на цепь, будили плеткой или чем похуже, унижали и издевались. Не то чтобы ей было легко представить Кили делающим что-то подобное, но стоило подстраховаться. У Мира своеобразное чувство юмора.
Кстати, в первый раз с самого Гмундна она мысленно назвала мага сокращением имени, которое придумала сама. Как будто вернулись те времена, когда они были друзьями.
Вот теперь настроение резко упало. Эти времена не вернулись. И не вернутся. Они больше не друзья. Он хозяин. Она его рабыня. И как бы они друг к другу ни относились, это останется так. Кили предал её, — как знать, может, отчасти как раз ради этой власти? Может, именно затем, чтобы обладать ею теперь?
И надо же было именно в этот момент щелкнуть дверному замку. Килиан вошел в её комнату без стука.
Вошел — и застыл, глядя на Лану. С запозданием чародейка вспомнила, что до сих пор не успела одеться. Ученый, конечно, уже видел ее голой, — и когда спасал из лап Халифата, и вчера во время казни, — но в тех ситуациях ему было явно не до того.
— Может, хватит пялиться?! — возмутилась она, прикрывая грудь одеялом.
— Конечно, — юноша промедлил, но все же отвернулся к стене, — Сложно оторвать взгляд.
— Если ты думаешь, что я обрадуюсь такому комплименту, то ты все-таки дурак, — сообщила девушка, торопливо хватая платье.
Она испытывала одновременно смущение, гнев и страх.
— Это не комплимент, — возразил Килиан, — Всего лишь констатация факта.
Чародейка возмущенно фыркнула и сочла за благо оставить этот комментарий без ответа. Ученый, однако, не унимался:
— Как ни крути, а ты действительно очень красива, Лана.
— Кили, тебе вообще знакомо понятие «уместности»? — осведомилась девушка, одеваясь, — Или не понимаешь, что сейчас, в моем положении, меня такие моменты ну вообще не радуют? Можешь поворачиваться.
— Я не собираюсь причинять тебе вред, — ответил Килиан и посмотрел на неё. Лана немедленно почувствовала, что даже в платье до пола она не чувствует себя достаточно одетой. Сюда бы одно из тех одеяний Халифата, не оставляющих открытым ни одного клочка кожи…
— Я сделал тебя рабыней, чтобы защитить. Я не могу отпустить тебя, но и делать что-то, чего ты не хочешь, не заставлю.
Лана вздохнула.
— Ты так говоришь. И ты, я думаю, и вправду в это веришь. Но все-таки… Чувствуется от тебя что-то. Нечто такое, из-за чего мне совсем не хочется узнавать, как далеко ты способен зайти.
— Я могу держать себя в руках! — возмутился ученый.
— Поцелуй напомнить?..
Килиан хмыкнул:
— Ну, напомни.
— Вот видишь! — всплеснула руками девушка, — Стоило дать тебе малейший намек, как твои мысли развернулись в эту сторону. А знаешь, почему?!
— Потому что ты мне нравишься? — предположил чародей.
Хотя явно понял, что её ответ будет совсем другим.
— Нет, — покачала головой чародейка, — Потому что ты пуст внутри. Ты пытаешься заполнить эту пустоту — тем, чем можешь. Ты помнишь наш разговор на корабле?
— Я помню, — кивнул юноша, — Ты говорила о том, почему для меня так важна оценка моего интеллекта.
— Тогда я не все понимала. Сейчас знаю больше. Знаешь, перед смертью Герцог назвал твое имя. Он сказал, что узнал своего сына, как только увидел.
Лану саму коробило от жестокости тех вещей, которые она говорила. Но это было необходимо. Ложь сладка, но это сладкий яд. А правда — она бывает очень горькой.
Жестоко, но необходимо. Не то же самое ли чувствовал Кили, объявляя её своей рабыней? В любой другой момент Лана оценила бы иронию. Сейчас, не отвлекаясь, следила за собеседником.
Чародей опустил голову.
— И к чему это? — осведомился он скучающе-безразличным тоном.
Лживым насквозь.
— Скажи, Кили. До того, как началась вся эта кутерьма с возвращением Владык… Ты вообще видел его хоть раз?
— Один раз, — пожал плечами ученый, — В далеком детстве.
Лана понимающе кивнула:
— То есть, фактически, ты рос без отца. Чувствовал себя брошенным. Оставленным. Ненужным. Неважным…
— Хватит.
Голос Килиана прозвучал резко, жестко и властно. Так что Лана сочла за благо подчиниться.
— Хорошо. Главное, что именно этого тебе недостает. Нужности. Именно это ты пытаешься получить — то, чего не получил от отца. Поэтому чем больше ты мне помогаешь, — а ты не думай, я действительно ценю твою помощь, — тем больше тебя ко мне влечет. Поэтому для тебя так важно, чтобы другие ценили твой интеллект: это позволяет тебе чувствовать себя нужным.
Она чуть помедлила. Наступал самый сложный момент.
— И именно на этом тебя поймала Ильмадика.
Как она и ожидала, Килиан не принял её слов. Его лицо исказилось гневом, кожа начала темнеть, а в глазах появились фиолетовые огоньки.
Впрочем, еще секунду спустя ученый прикрыл глаза, а когда открыл, они снова были нормальными.
— Не надо так говорить о ней, пожалуйста.
— А почему, собственно? — возразила девушка, — Неужели ты не видишь, что она из себя представляет?!
Спокойствие, с которым Килиан принял этот выплеск эмоций, было даже каким-то пугающим.
— Она Владычица, — ответил он, — Величайшая. Под ее началом мы построим новый мир. Справедливый мир.
— Да посмотри же ты! — воскликнула Лана, — Посмотри, что именно вы строите! Разве этот мир — то, о чем ТЫ мечтал?
— В перспективе, — ответил Килиан, — Конечно, есть определенные проволочки. Конечно, не все, кто служит Ильмадике, разделяют мои желания. Но мы справимся со всем этим. Я обещаю тебе, Лана: когда мы закончим, я покажу тебе новый мир, и он тебе понравится.
— Не обещай того, чего не сможешь выполнить, — мотнула головой чародейка, — Не разделяют твои желания, говоришь? А какая, собственно, разница? Разве твои желания… играют тут вообще хоть какую-то роль?
Она развела руками, как будто хотела объять весь мир.
— Оглянись вокруг, Кили! На Церковь, славящую твою Владычицу как Бога! На инквизицию, снова поднявшую голову — ты ведь сам пострадал от нее когда-то! На твою магию, превращенную в орудие для укрепления чужой власти! На «новую знать», отличающуюся от старой лишь именами! На рабство, которое вы ввели в Идаволле, в конце-то концов!
Глаза мага снова стали светиться фиолетовым, но на этот раз Лана смотрела в них без страха.
— Оглянись и скажи: где во всем этом ТЫ?
— Везде, — ответил Килиан, — Ты думаешь, я не знал обо всем этом? Думаешь, я не понимаю? Но иногда необходимо принимать тяжелые решения. Убивать, обманывать, порабощать. Все великие дела начинались с крови.
— Ты не ответил на вопрос, — мотнула головой Лана, — Где тут ТЫ? Я вижу, что ты готов принимать тяжелые решения, чтобы строить «утопию» Ильмадики. Но чего ТЫ САМ хочешь?!
Килиан колебался. Заметно колебался. Казалось, он сам не помнил, чего когда-то хотел.
— Я мечтал создать мир, где положение человека определяется его реальными талантами и личными качествами. Не происхождением. Не богатством. Не умением дурить другим головы.
— Но что вы творите на самом деле? — спросила девушка, — Вы готовите войну, где погибнет множество достойных… и талантливых людей. Зачем? Вам так важно расширить влияние своей Владычицы? А почему? Вы подчинили ей Церковь — как? Обманом или колдовством? Не тем ли самым умением дурить другим головы?
Ученый попытался что-то ответить, но Лана уже разошлась. А когда она расходилась, остановить её было не проще, чем колесницу с понесшими лошадьми.
