— А ты, наверное, та самая Птаха? — спросил он; акцент выдавал в нем уроженца далекого Селина, где, говаривали, солнце шпарило практически круглый год.
— Как однажды сказал мой отец — когда вора начинают узнавать в лицо, ему следует задуматься о карьере пекаря, — сказала Птаха и опрокинула стакан бормотухи, столь крепкой, что из глаз ее невольно брызнули слезы, покуда в желудке разливался жидкий огонь.
— Тебя сложно не узнать — ты, наверное, единственная женщина, которую за весь вечер никто не пытался облапать, — хмыкнул незнакомец.
— Можешь стать первым, — с вызовом произнесла Птаха и жестом попросила хозяина принести добавки.
Буквально несколько часов назад она вместе со Спайком, Рухом и Хохотуньей учила уму-разуму шайку молокососов, которые вздумали орудовать на территории Могильщиков. Так, чепуха, ничего серьезного, несколько недель жидкой пищи из-за выбитой челюсти еще никому не навредили, да и сломанные кости имеют свойство срастаться, пускай и не всегда ровно. Костяшки Птахи еще саднили, кровь бурлила, а душа после четвертой кружки пойла подряд требовала приключений.
Однако в «Улыбке» Птаха была столь известной персоной, что практически каждый отводил глаза, поймав ее тяжелый взгляд. Каждый, но не ее новый знакомый, который смотрел на нее с легкой задумчивостью, будто пытаясь разглядеть что-то, понятное лишь ему. Птаха отчего-то смутилась и разозлилась на саму себя, чувствуя, что краснеет.
— Бел, какие-то проблемы? — выкрикнул Спайк, сидевший на другом конце зала.
Птаха лишь махнула рукой. Спайк, конечно же, и сам прекрасно понимал, что Птаха легко справится с любым заморышем, который надумает к ней пристать, но не мог не выпендриться перед двумя непрестанно хихикающими девицами, что жались к грэллу с двух боков, не забывая подливать вино в бокал.
— Что ж, желание дамы — закон, — на лице незнакомца заиграла хитрая улыбка. Поднявшись на ноги, он протянул Птахе руку. — Танец?
Как раз в это время одноглазый шкет с лихо надвинутым на затылок беретом достал лютню, смуглая девушка в ярком цветастом платье зазвенела бубном, чей-то бас завел лихую и донельзя пошлую песенку, прочие принялись отбивать ритм кружками и кулаками, опуская их на стол с таким усердием, словно бы желая к утру оставить хозяина без мебели — и через несколько мгновений практически все, стоявшие на ногах, отплясывали кто во что горазд.
Поначалу Птаха хотела было фыркнуть наглецу в лицо, но потом… А пошло оно все в бездну! Допив пойло, Птаха приняла руку незнакомца, представившегося Аланом, и спустя миг уже оттаптывала каблуки под всеобщее улюлюканье и громкий гогот Спайка. Кожа Алана была смуглой, с янтарным отливом, глаза сверкали, словно хорошо начищенная сталь, а пахло от него яблоневым садом.
— Надеюсь, твой отец не прикажет отрезать мне пятки после моего дерзкого поступка, — Алан говорил в полный голос, но его было едва слышно из-за царящего вокруг веселья.
— Нет. Если только я не попрошу, — ответила Птаха, сдув упавшую на глаза челку.
— А ты попросишь?
— Зависит от того, как пройдет этот вечер.
Алан откинул голову назад и расхохотался, увлекая ее к себе.
* * *
Алан приподнялся на кровати. Мягкий лунный свет из открытого окошка мягко освещал его лицо, что в полумраке было точно высечено из мрамора.
— Ты думала о моем предложении?
— Вот так просто бросить отца и Могильщиков? Ты серьезно? — спросила Птаха, положив ладонь на грудь Алана. Отчего-то ей безумно нравилось слушать, как бьется его сердце в такие моменты: бешено, рьяно, точно птица, пытающаяся вырваться из клетки.
— Хочешь до конца жизни резать глотки и выбивать дерьмо из уличного отребья?
— Больше я ничего и не умею, — горько усмехнулась Птаха. — Да и ты тоже.
— Не важно. Подкопим деньжат и уедем. Куда-нибудь подальше — в Брониш, а то и Викхейм. Туда, где можно начать жизнь с чистого листа. Найдем какой-нибудь прибрежный тихий городок, откроем лавку или таверну… А чего ты смеешься? Думаешь, тот щербатый, что владеет пивнухой на углу, умнее нас? Клиентов у него — кот наплакал, а гляди какой домишко отгрохал, не каждый торгаш таким похвастаться может.
— Я просто представила тебя, разносящим рагу, — не переставала хихикать Птаха. — А меня — моющей грязную посуду. Может тогда уж и Спайка с собой захватим?
— Боюсь, с ним любой таверне конец, так как он выпьет все пиво еще до первого клиента, — улыбнулся в ответ Алан, но после посерьезнел, а рука его скользнула по животу Птахи: — Неужели ты хочешь, чтобы наша дочка росла среди всего… этого?
— Откуда ты знаешь, что у нас будет именно дочь? — спросила Птаха.
— Знаю, — уверенно произнес Алан. — Просто поверь мне. А даже если я ошибаюсь — какого тебе будет, когда сын пойдет по нашим стопам? Вырастет среди головорезов и мошенников. Начнет воровать, грабить, убивать. Вступит в Могильщики — или какую-либо другую банду — и начнет прокладывать себе путь наверх через кровь и жестокость, покуда кто-то чуть более шустрый и жестокий не воткнет ему нож под ребра. Или пока не займет свое место на плахе. То, что мы еще живы — удача, не более. Ты и сам это прекрасно понимаешь. Логан не знал другой жизни и его уже не поменяешь. Но мы можем попробовать измениться. Не ради себя.
Птаха закусила губу. Она не могла найти слов против при всем желании. И это притом, что Птаха не представляла себя без Могильщиков. Без отца, Коротышки, Берты, Руха, долгих вечеров в «Улыбке мертвеца», азарту, настигающего Птаху, когда она кралась в тени с кинжалом в руках или стояла спина к спине с Риком в драке против десятка дуболомов, даже без проклятого Спайка, которому она иногда хотела лично отрезать язык за его скабрезные шуточки.
— Я не могу бросить отца, — с шумом сглотнула Птаха. — У него же никого нет кроме меня. Если я предам его…
— Разве желать лучшую жизнь для себя и своего ребенка — предательство? — возразил Алан. — Помнишь, когда тебе, Спайку и еще парочке парней поручили охранять дочь какого-то богатея на ее свадьбе? Вам тогда еще пришлось вырядиться, чтобы затеряться среди гостей. Логан сказал, что не знай он тебя — не отличил бы от какой-нибудь особы голубых кровей.
— Ага, — сказала Птаха. — А Спайк тут же сообщил, что в этом нет ничего удивительного, ведь на хере все стонут одинаково. Знаешь… Я подумаю над тем, что ты сказал. Хорошо?
Алан поцеловал ее в висок и прижал к себе.
— Просто поверь мне.
Птаха опустила руку, а после залезла на Алана сверху, приподнялась и резко опустилась вниз. Он тяжело задышал и обхватил ладонями ее бедра. Птаха закусила губу, чувствуя, как внизу живота растекается знакомое тепло, а потом впилась поцелуем в губы Алана, сильно, крепко, точно надеясь запомнить их вкус навсегда.
Тогда Птаха действительно поверила ему.
И очень сильно об этом пожалела.
Глава 14
Стук, громкий, требовательный, настойчивый, разбил ночную тишину в их доме, заставив Птаху вздрогнуть, а Эмили, что едва-едва успела уснуть, тихо захныкать. Переглянувшись с Аланом, что потянулся к висевшей на спинке стула перевязи с пистолетами, Птаха взяла в руку Голубку и подошла ко двери.
— Бе… Белани! Алан! Откройте, это я… — послышался снаружи знакомый хриплый голос.
С облегчением выдохнув, Птаха распахнула дверь и в ужасе ахнула, увидев перед собой человека, перепачканного грязью и кровью, что, дрожа словно лист, одной рукой держался за косяк, а другой за бок.
— Рик? — протянула Птаха, еле-еле узнав старого приятеля. — Что с тобой случилось?
Ничего не ответив, он покачнулся и рухнул прямо ей под ноги.
Чуть позже, после того как Птаха и Алан вволокли потерявшего сознание Рика вовнутрь, кое-как отмыли его, наскоро перевязали раны и переодело в чистую одежду, он-таки смог объяснить, что произошло.
— Это все проклятый Коротышка и жирная шлюха Берта! — выплюнул Рик и скорчился от боли, когда Птаха осторожно дотронулась до его разбитого в хлам лица мокрой тряпкой. — Они решили подмять город под себя и подговорили добрую половину Могильщиков пойти против Логана. Рух, Викк, Хохотунья, Двупалый, Терри — все они признали предателей за новых хозяев. А те же, кто пытался стать против, теперь плавают в канавах лицом вниз. Неугодных убрали в одну ночь — меня подкараулили, когда я возвращался от подружки. Проклятье, как же больно!.. Повезло, что те козлотрахи оказались никудышными плавцами. Получив пару раз ножом в спину, я умудрился вырваться, сигануть с моста прямо в Трясучку а потом доплыть до тихого места.
